Распахни врата полуночи
Шрифт:
Меня, привыкшую к тому, что август в Москве — это одновременно и прощальный поклон лета, и визитная карточка осени, уже позвонившей в дверь, жара не напугала, а, наоборот, обрадовала. Я не удержалась и, остановившись, раскинула руки, запрокинула голову, подставляя солнцу лицо и с жадностью местной земли, впитывающей влагу, вдохнула жаркий воздух, мечтая выпить его одним обжигающим глотком — про запас. Как жаль, что нельзя увезти с собой во флаконе этот зной, чтобы потом промозглой московской осенью иногда, в грустные моменты, приоткрывать крышечку и выпускать понемногу, как эфир, волшебный жар, излечивая им грусть и простуды!
Настроение играло как по нотам, и я мысленно уже сочиняла благодарственное письмо Петру, сделавшему мне такой царский подарок.
Но улыбка исчезла, едва я подошла к дороге и взглянула на противоположную
Фабрика. Заброшенная старая фабрика с несколькими полуразрушенными зданиями из красного кирпича, с чернеющими пустотой мертвыми глазницами окон и бездействующими трубами. Мой кошмар вдруг перенесся из снов в реальность. Теперь на выходе из дома меня будет встречать этот непогребенный скелет.
Я вздрогнула от отвращения и страха, но взяла себя в руки и перешла дорогу, потому что другого пути в поселок не было. Я шла по тротуару в тени от крон шелковиц, стараясь не глядеть в сторону заводских зданий. Но, как обычно бывает, безобразное притягивает взгляд, и я то и дело украдкой посматривала направо. Линия, по которой выстроились фабричные здания, не шла параллельно тротуару, а стремилась навстречу. От меня территорию фабрики отделяла небольшая площадка, предназначенная для парковки автомобилей. Но в месте, где дорога делала поворот, она совсем близко подходила к одному из фабричных зданий.
Кому объяснить эту мою фобию? Какие подобрать слова, чтобы передать весь ужас, который я испытывала? Мне казалось, что, даже если бы я использовала все красноречие, не смогла бы выразить и десятой доли своих ощущений. Чтобы понять меня, нужно с детства видеть мои сны — не просто видеть их, а проживать так, будто они и есть настоящая реальность.
Однако маленькое происшествие вернуло мне прежнее расположение духа. Когда я повернула за угол, обогнув фабричное здание и оставив его за спиной, вдруг услышала громкий скрипучий голос. Оглянувшись, я увидела старика, стоявшего прямо посреди шоссе на пешеходном переходе и отдающего команды в сигаретную пачку, которую он держал наподобие рации у рта. Видимо, старик вообразил себя регулировщиком движения. В первый момент я испугалась, подумав, что пожилого мужчину собьет машина, но автомобили притормаживали, и создающаяся пробка еще больше раззадоривала деда.
— Эй, идиот! — разорялся он, размахивая свободной рукой.
В окно первого автомобиля высунулся водитель и прокричал «регулировщику»:
— Пако, кофе остынет! Поторопись!
— Пако, Фернандо сегодня угощает! — раздалось из окна другого автомобиля.
Из этих восклицаний я сделала вывод, что старика в поселке хорошо знают.
Смысл реплик ускользнул от меня, однако они произвели нужное автомобилистам действие: Пако прокричал в «рацию» что-то совсем неразборчивое и зашаркал в сторону тротуара. И только после того, как он благополучно достиг пешеходной дороги, машины тронулись с места.
Старик приковывал внимание не только чудаковатым поведением, но и запоминающейся внешностью и сочетанием предметов одежды совершенно разных стилей. Лет Пако было около восьмидесяти, а может, и больше. Невысокий, даже мне, низкорослой, всего по плечо. В молодости Пако скорее всего был куда выше, но старость согнула его спину, украсив ее внушительным горбом. Руки старика, сухие, морщинистые, с кожей, покрытой редкими седыми волосами и пигментными пятнами ржавого цвета, казались длинными, как у обезьяны. Он хромал, будто одна ного у него была короче другой (хотя хромота скорее всего являлась следствием сильно искривленного позвоночника, из-за чего нарушилась симметрия тела). Старик шел, припадая на одну ногу, при этом шаг его был мелким, как у китаянки, но тяжелым. Пако вбивал шаги в землю, поднимая облака пыли.
Макушку пергаментного цвета окружала поросль белых ватных волос, такая же поросль торчала из ушей. Носил Пако круглые очки с толстыми стеклами, которые скрывали половину его мелкого морщинистого лица. Одевался старик, как я уже упоминала, довольно своеобразно: белая рубашка
Пока я растерянно, забыв обо всех приличиях, рассматривала старика, он успел обогнать меня и теперь неторопливо шел впереди. Путь лежал через мост, перекинутый через пересохшую речку, пешеходная тропа была очень узкой, так что мне пришлось плестись за ним. Но я никуда не торопилась. Остановившись на мосту, я с улыбкой рассматривала горы, покрытые густым зеленым мехом лесов. Внимание притягивала огромная каменная глыба, нависавшая над дорогой, серпантином опутывающей гору. Это была даже не столько глыба, сколько скала, издали казавшаяся двумя прижатыми щека к щеке головами монстров с узкими глазницами и широкими распахнутыми пастями. В солнечном свете монстры не казались страшными, напротив, вызывали улыбку, но в вечерних сумерках вполне могли бы нагнать ужас.
Пока я рассматривала с моста горы и раскрывающееся перед ними ладонью пространство, часть которого занимали коричнево-зеленые прямоугольники огородов, старик достиг конца моста, и путь освободился.
Я торопливым шагом пересекла мост, обогнала Пако, невольно ему улыбнувшись, и отправилась дальше.
Было начало августа, и на дверях многих кафетериев и маленьких магазинов, занимающих первые этажи домов, красовались объявления на каталонском «Tancat de 1 dґagost al 1 de setembre» [5] . Август — месяц отпусков в Испании. В это время большинство учреждений закрывают, поселки пустеют, а туристические зоны, наоборот, испытывают наплыв отдыхающих. Разглядывая эти объявления, я обеспокоилась тем, что библиотека, в которой я надеялась найти Интернет, может оказаться закрытой. И как мне быть тогда со связью?
5
Закрыто с 1 августа по 1 сентября (каталонский).
«Глупости! — рассердилась я на себя. — Паникуешь заранее, да так, будто на всем белом свете существует только этот поселок! Сядешь на автобус, отправишься в Барселону, там уж точно найдешь работающее интернет-кафе». Приободрившись, я пошла быстрее.
Библиотеку я обнаружила быстро, даже не пришлось искать. Ее здание издали выделялось из сплошной линии двух-трехэтажных домов высотой и необычным геометрическим дизайном, который я окрестила про себя «космическим». Библиотека и вправду напоминала НИИ или здание космодрома из старых фантастических фильмов про будущее. Она представляла собой небольшой куб, который служил основанием для огромной перевернутой «трапеции». Стены были сплошь стеклянными, причем положение «окон» в «трапеции» было весьма своебразным: одни были вогнуты в здание, другие, наоборот, выгнуты на улицу. В «кубе» находились стойка ресепшена, за которой восседал мужчина лет сорока в крупных очках, и маленький зал с тройкой кресел. В «трапеции» — собственно библиотечные залы. «Трапеция», сильно выступающая за пределы «куба», отбрасывала густую тень, покрывающую в этом месте почти всю ширину тротуара. И в этой тени, как в маленьком оазисе, собирались группки молодежи.
Объявление на двери гласило, что первые две недели августа библиотека будет работать по утрам, а там закроется до сентября. Я обрадовалась тому, что все это время у меня останется возможность выходить в Сеть. Задерживаться на срок более двух недель я не собиралась.
Служащий с ресепшен рассказал, как я могу подключиться к Сети, сообщил пароль и пояснил, что нужно подняться на верхний этаж, считающийся здесь третьим, в России же — вторым.
Зал оказался почти пустым. Я заняла место за первым столом, открыла ноутбук и через некоторое время вошла в Интернет. К своей радости, я обнаружила письмо от Петра, но тут же испытала разочарование его краткостью. Петр, ничего не объясняя, спрашивал меня, как я долетела и обжилась. И все! Я чувствовала себя девочкой, которую угостили конфетой-обманкой. На смену разочарованию пришла злость, и я решительно написала Петру перечень вопросов, на которые желала получить ответы, начиная с того, кто он, и заканчивая тем, что ему от меня нужно. Также я потребовала рассказать мне историю дома, в котором я поселилась.