Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2
Шрифт:
Я: – Ты понял, что если ты этого не сделаешь, то погибнешь?
Гади Цабари: – Ничего я не понял. Я делал это без плана. Без плана.
Я: – Где был Калашников? Куда он тебе его приставил?
Гади Цабари: – В живот. Вот сюда. Смотри! Вот так.
Я: – И ты мне хочешь сказать – что вообще не думал в этот момент, что он может тебе выстрелить в живот, как только ты дернешься?
Гади Цабари: – Говорю же тебе… Я не сильно верующий. Но я тебе точно говорю: я не делал этого спланированно. Я сделал это по наитию. Потому что нормальный человек на такое бы не решился. Потому что тут надо было брать шансы, решать: выходить – не выходить наружу. Вспомни: это еще почти ночь, раннее утро, я – почти еще сплю, совсем сонный. Я не силен против них, я не быстр, гол, бос – и безоружен. Но что-то в меня вдруг вошло! Говорю же тебе! За один миг как будто откуда-то извне – весь адреналин мира вошел в меня. И – если бы я начал
Я: – Когда ты понял, что ты спасен?
Гади Цабари: – Метрах в семидесяти от выхода на шоссе оказался забор. И когда я до него добежал, петляя от пуль меж столбами, и перелез через него – я почувствовал, что я жив. Я перелез через забор, и через двадцать метров после этого забора оказался дом, и я туда зашел.
Я: – Что это за дом был?
Гади Цабари: – О! Это целая отдельная история – я тебе чуть позже расскажу. Для начала: меня там встретили люди, говорившие по-английски. Я сказал им: «Я – из Израиля. Я – борец. Я – с олимпиады. Меня – захватили палестинцы, и там, за забором, в плену остались мои друзья». Они не поверили мне. Они подумали я сумасшедший. В трусах прибежал к ним среди ночи. Они не хотели даже слушать меня! Потому что я был только что с постели, едва сам понимал, что произошло, и был очень возбужден, запыхался, говорил очень быстро. И по-английски я тогда говорил – честно говоря, не очень… Я и сейчас-то не очень… Секунд двадцать надо мной там все ржали. Потом я схватил одного человека, и сказал: пойдем со мной – я тебе покажу. И притащил его к забору и заорал на него: «Кен ю хир ми?!» Он сказал: «Да, да». Я спросил: «Ар ю щюр?!» Он еще раз ответил: «Слышу тебя». И тогда я начал еще раз говорить: «Я спортсмен, на олимпиаде, террористы-палестинцы ворвались ко мне в дом. У них в руках остались мои друзья!» А этот парень опять сказал: «Ладно, ладно, пойдем в дом». Они думали, что я ненормальный. Но все-таки вызвали полицию. На всякий случай. Чтобы хотя бы забрали этого сумасшедшего. В трусах.
Я: – Так что это все-таки был за дом?
Гади Цабари: – А это просто гениальная история! Оказывается, что там жила пресса, Си-Би-Эс. И они получили такой scoop, такой эксклюзив! Но не поняли, что у них в руках. Они вызвали полицию, но не поняли, что они могли бы получить информацию первыми. Через шестнадцать лет, когда какие-то журналисты брали у меня интервью, и спросили: «Ну, и куда ты побежал дальше, когда освободился и перемахнул через забор?» И я ответил: «В дом, где находилось «Эн-Би-Си». И тут они как на меня закричат: «Нет! Ты пришел в наш дом! Скажи «Си-Би-Эс», а не «Эн-Би-Си»! А для меня, как ты понимаешь, было абсолютно все равно: что «Эн-Би-Си», что «Си-Эн-Эн». Я их и сейчас-то путаю. И все эти годы я говорил то «Эн-Би-Си», то «Си-Эн-Эн» – как придется – потому что для меня было ну абсолютно безразлично, что за пресса там была. Они ведь все равно мне не поверили! А потом, через шестнадцать лет, когда я попал к тем же самым журналистам – они захотели рекламы! Это был их последний вопрос в интервью! Они специально его так подгадали, как эффектную концовку – потому что надеялись, что я им отличный пиар сделаю. А я сказал – «Эн-Би-Си» вместо «Си-Би-Эс». Все им испортил.
Я: – А когда ты привел этого парня журналиста к забору – неужели он не увидел или не услышал, что за забором стреляют?
Гади Цабари: – Забор был не на ровном месте. Его построили на маленькой горке. На возвышении. И если бы даже кто-то в этот момент еще раз выстрелил, то пули бы все равно попали в горку, журналист бы ничего не увидел.
Кроме того, там, в олимпийской деревне, каждый день кто-то праздновал спортивные победы. А когда празднуют олимпийские медали – ты представляешь же, какой гвалт. Выпивают, кричат, стреляют…
Когда те вызвали полицию, и полиция принесла мне одежду и стала меня допрашивать, я сразу объяснил, где есть террористы. Пять часов я был на допросе. Но в самый же первый момент, как только я сказал, где террористы, полиция тут же окружила этот дом, и террористы не смогли больше гулять в другие отсеки здания. Тех моих товарищей, которых они поймали, они держали, но больше они никого захватить не могли. Они были блокированы. В первом боксе. Так как я бежал снизу, и полиция появилась со всех сторон, то террористы побежали наверх. И всех пленных посадили в эти комнаты, в первый бокс, который наверху. А у входа, чтобы доказать полиции, что это не игра, они убили Вайнберга, и выбросили его труп сверху на пешеходную улицу. Не на нижнее шоссе. А на мидрахоф. А тот, который был на костылях, Иосиф Романо, его они застрелили в той же комнате, где были все пленные – видимо, именно потому, что он мешал им двигаться настолько быстро, насколько им хотелось, на своих костылях.
Ты, конечно, сейчас спросишь, откуда я знаю, что Романо был уже мертв – еще до того, что произошло с ними потом. Дело в том, что они, эти террористы, объявили, что хотят иметь дело только с министром иностранных дел Германии, и только с ним готовы вести переговоры. Только с самым высоким лицом. И вот Геншер, который тогда был министром иностранных дел, зашел туда к ним, в первый бокс, чтобы говорить с ними. И когда он вышел, он рассказал, что Романо уже лежит убит. Геншер как раз и зашел туда, к ним, потому что хотел убедиться, что есть еще живые люди, что есть еще о чем говорить вообще. Он хотел убедиться, что остается предмет для переговоров. Поэтому он потребовал, чтобы его впустили. И тогда он увидел, кто там жив, кто мертв.
Я: – Надо же, не побоялся зайти.
Гади Цабари: – Террористы требовали, чтобы геликоптер увез всех их вместе с заложниками сразу в аэропорт. А в аэропорту – чтобы им предоставили самолет до Египта. А потом, на самом аэродроме, уже на взлетном поле, рядом с вертолетами, в которых сидели заложники, началась стрельба. И тогда уже было… то, что было.
Я: – Где ты находился в этот момент?
Гади Цабари: – Я был пять часов в полиции. После чего меня отвезли обратно в олимпийский центр. Там было большое высотное здание. И там, возле этого здания, было место для вертолетов – внизу, в саду. В этом здании были все главы этого олимпийского центра. И всех израильтян, которые там остались – кроме тех, что были пленены – отвезли в это здание на девятый этаж. И меня после полиции привезли туда же. А так как были переговоры террористов с министром иностранных дел Германии, то это длилось с самого утра по двенадцать часов ночи. И поскольку я все это время сидел там, я видел, что в десять часов их посадили в вертолет. Я видел, как они подъехали к этому дому на минибусах.
Я: – А как же удалось спастись второму? Я слышала, что вас было двое – кто оказался руках террористов, но спасся.
Гади Цабари: – Он в первую же минуту выпрыгнул в окно. Когда террористы зашли в первый бокс – они явно знали, что там жило все руководство делегации. Он тоже жил там. И когда он их услышал, он сразу выпрыгнул в окно. И на ту сторону, там, куда он выпрыгнул, выходило здание канадцев, живших примерно в таком же помещении. Я не знаю, зашел ли он к ним в спальню, или зашел только в дом. Факт тот, что пока террористы двигались в соседние боксы, он оставался там, в доме канадцев. И не поднял тревогу. Почему я это знаю? Показатель такой: террористы ворвались вот сюда – смотри! – в бокс номер один, в полпятого утра. А ко мне, в бокс номер три, они пришли уже без десяти минут пять. Значит, двадцать минут разницы! За эти двадцать минут, если бы тот, выпрыгнувший, поднял тревогу, террористы бы даже не дошли до третьего бокса. Доказательство очень простое: когда я прибежал к дому «Эй-Би-Си», и они мне долго не верили, думали, что я сумасшедший, и я повел этого парня к забору – но вместе со всем этим, ровно за пять минут они позвали полицию, и здание израильской команды было моментально оцеплено. Я сразу попросил их дать мне позвонить – и они дали – и пытался найти по телефону Лялькина – из нашей делегации, потому что он вместе с нашим доктором жили в самом последнем боксе. То есть, до него террористы еще не успели дойти. Я хотел его предупредить. И это все заняло пять минут – от того момента, как я оказался на свободе и в безопасности – до того момента, как полиция оцепила здание.
Я: – То есть, ты был первым, от кого полиция узнала о террористах?
Гади Цабари: – Да, и террористы больше не попали ни в один бокс. И если бы тот, который тоже выжил, сделал бы то же самое, то террористы не зашли бы даже ко мне, даже в бокс номер три, где жил я, и где жили еще пять человек – которые погибли. Это заняло всего пять минут! Времени бы хватило. Так как после моего звонка полиция сразу дала знать остальным израильтянам, которые находились в других боксах и не были захвачены, как они могут выйти или через окно или через дверь, чтобы оказаться в безопасности.
Я: – Слушай, получается, ты так и не успел выступить на олимпиаде?
Гади Цабари: – Почему же! Выступил, еще как. Два состязания было. Но после того, как произошел теракт, всю нашу команду – тех, кто остался в живых, вернули в Израиль. Я закончил выступление в греко-римской борьбе. Но не успел выступить во втором виде борьбы: во фристайле. Так что медали не достал.
Я: – Что это за девушки с тобой тут на фотографии? Какие красавицы. Ты помнишь их фамилии?
Гади Цабари: – Еще бы! Конечно помню! Это – Пловчиха. А эта – Атлетика. Шахаморов. Тоже олимпийка. А это – опять я. Видишь, это не обычная фотография, вырезка из газеты. Опубликовано накануне Мюнхена. Тогда, перед отправкой в Мюнхен, в газетах публиковали фотографии и биографии всех спортсменов, которые поедут на олимпиаду. Вот видишь – в этой газете напечатаны две биографии и фотографии рядом: Я – и Хальфин. Элиэзер Хальфин. Мертв.