Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2
Шрифт:
Когда мы приехали в Израиль, Голда Меир сказала, что организаторов теракта будут убивать не прекращая. Только через семь лет всех уничтожили.
Я: – То есть, ты с самого начала знал про моссадовские подразделения возмездия?
Гади Цабари: – Просто время от времени в газетах что-то проскальзывало, и я понимал, о чем идет речь.
Я: –
Гади Цабари: – Понятно, что этим террористам помогали спецслужбы. Чтобы добраться туда, террористы должны были пройти через ГДР. Все эти террористы приехали не организованно в одно место – чтобы их не поймали. Они приехали с разных сторон. И было несколько, которые приехали через ГДР, чтобы добраться до Мюнхена. И конечно были те, кто им в этом помогли. Это все организовано было задолго. И специалисты, которые тогда проводили расследование, сказали, что вполне возможно, что связь шла через ГДР.
А вообще – знаешь вот, что я сейчас подумал? Вот знаешь, что самое удивительное: за все десятилетия, которые прошли после теракта, ты – первый и единственный человек из России, который появился здесь в моем доме и задал мне все эти вопросы. Странно, правда?
Я: – Слушай, Гади, а ты мне говорил что-то про свою инвалидность. Но ты же не был ранен, когда тебя захватили в Мюнхене, насколько я поняла? Извини – но что ты имел тогда в виду под инвалидностью? Ты ведь, по-моему, здоров как бык?
Гади Цабари: – Ты не представляешь себе, что со мной творилось год после Мюнхена! Когда я вернулся оттуда, я вообще не мог спать. Я просто не мог спать. Я все время шел по этим лестницам. У меня в глазах все время стояли эти пролеты, я спускался по ступеням. И все время пытался оттуда убежать. И самый непереносимый кошмар – что я понимал, что Вайнберг специально пришел ко мне, пришел ко мне как предатель, предал меня, потому что не любил меня. Это еще мало сказано «не любил». И… Я понимаю, что тебе это, конечно, неприятно будет услышать – но я понял, что это не случайно, что он был убит первым… Но я сразу сообщил полиции, что он ранен. Потому что я его видел раненым еще до того, как его выбросили на улицу убитым.
Я: – Что ты имеешь в виду «не случайно был убит первым»?
Гади Цабари: – Это как будто сверху было.
Я: – Гади, давай не будем так говорить об этом. Он ведь мертв уже.
Гади Цабари: – Но я-то жив! Я-то живу с этим! Все эти годы! И, может быть, я бы был уже в Абарбанэль, в сумасшедшем доме, если бы я был недостаточно сильным человеком.
Я: – Ты когда-нибудь ездил в Мюнхен после этого?
Гади Цабари: – Да, но сейчас там все выглядит совсем по-другому. Эти наши общежития в олимпийской деревне сразу после теракта сдали студентам. А потом и вообще продали эти боксы частным лицам, и теперь там живут семьи. Я приехал туда через двадцать лет после теракта. И я узнал территорию только по этому месту – вот по этому, которое я тебе здесь нарисовал. Еле узнал. Во-первых, там больше нету вот этого забора. На горке. За которым я спасся. Я приехал туда с одним из сыновей – и хотел ребенку показать, куда я бежал, когда освободился. А это здание, где было Си-Би-Эс – его вообще нет, его снесли. А вместо этого теперь идет большое шоссе. А сами жилые боксы – поскольку теперь там живут семьи – вообще перестроили иначе. Всё очень тесно. Раньше там было открытое место. А теперь как сламз какие-то. Там, где были столбы внизу, между которыми я укрывался от пуль, зигзагами – теперь сделали склады. Для каждого такого домика, бокса, там сделали внизу отдельный склад. Там проходов больше нет. Так что даже если бы мы были с тобой сейчас там, в Мюнхене, я не смог бы тебе показать того места, где я спасся.