Расписание тревог
Шрифт:
— Вон, — тихо и многозначительно сказал Карпов. — Сидеть в Красной до вызова к прокурору.
Кузнецов встряхнул кудрями.
— Не нужно меня пугать. — И уже захлопнув за собой дверь, вернулся. — А эти усы вам решительно не к лицу. Вы не Буденный.
— Что-о-о?! — проревел Карпов.
— Отнюдь не Буденный, — уточнил Кузнецов и вышел.
Беду от его головы отвела Капитолина Акимовна, чье имя, как знатной доярки, гремело тогда на всю страну.
— Как хошь, — заявила она Карпову, нарочно съездив в район. — Прокопьич действовал
К тому времени из сорока красновцев с войны пришли только двое, два брата Рожковых, Василий и Михаил, утонувшие в Курье вскоре же по возвращении.
— Товарищу Сталину напишем, — посулила Капитолина Акимовна.
Подействовало.
А весной «Просвет» раньше других хозяйств закончил посевные работы. Пахали на своих, взращенных вопреки директивам свыше быках, или волах, как следовало по Гоголю. Осенью опять выскочили в передовые, раньше всех управясь с уборкой.
Карпов сменил гнев на милость и, кажется, громче всех аплодировал просветовцам из президиума районного слета передовиков.
Делегация «Просвета» предстала перед участниками слета во всем великолепии уникальнейших причесок, созданных гением председателя. Зал онемел, когда красновские бабы царственной поступью прошествовали по проходу и взошли на сцену.
Кузнецов был горд творением своих рук не меньше, чем высокими показателями.
Прически, чтобы не растрясти в дороге, обвертывали картоном. Так и ехали — с коробами на головах. Довезли. И тот же Карпов, ухваливая «Просвет» за трудовую доблесть, восклицал с трибуны:
— Вы только взгляните, товарищи, на этих изумительных женщин! Они не только в труде хороши, но и собой прекрасны, как подобает советскому неукротимому человеку!
В перерыве, перед концертом, Капитолина Акимовна попеняла Карпову:
— Это что же эко? Всех наградили, а председателю даже грамотки не дали!
Карпов скривился.
— Слушай, Капитолина, мы тебя уважаем, но позволь нам самим решать, кто чего заслуживает!
Поразительно, что через столько лет их разговор повторился почти что в точности. Правда, теперь Карпов был в областном чине, но и Капитолина Акимовна не отстала в званиях и регалиях.
Опять они стакнулись из-за Кузнецова.
Не получив у Лещова членораздельного ответа, Капитолина Акимовна наладила прямиком в область.
Приехала не ко времени: Карпов переезжал в новый кабинет. Полемизировали стоя. Карпов с тогдашней кривой миной спросил:
— Он тебе кто был-то? Муж, друг интимный?
— Старые мы с тобой эдакие беседы вести. А бабам нашим он был непревзойденный авторитет. Помнишь, как на слете-то гарцевали? Разуты-раздеты, а бассей нас не было. Он в нас душу женскую уберег. Не дал лицо свое утерять. Ведь работали и за коня, и за мужика! Долго ли опуститься? А вот же не окырзилась ни котора! Что глядишь? Это теперь у меня одне изгреби да очеси. А бывало, уложит мне Прокопьич косы в куфочку, душа играет! Может, от того и робила, как чо и есть?
Карпов махнул рукой.
— Брось, Капитолина, не смеши, право. Если уж переименовывать колхоз, так… Не в честь же цирюльника! И дело было только в твоей высокой сознательности, а не в прическе!
Капитолина Акимовна не поддалась на лесть:
— То есть это как же? Как раз в кабинет вносили портрет Карла Маркса.
— Вон Маркс-от, поумней тебя был, а тоже прическу носил!
Карпов не знал, что сказать. Усы он сбрил давно, и голова отсвечивала глянцем, надо думать, без участия бритвы.
— Росло бы у тебя эстолько, — добивала его Капитолина Акимовна, — может быть, тоже чего путного воссоздал.
— Ну, знаешь! — взорвался Карпов. — Много себе позволяешь, Лушникова!
Зло свое он сорвал на предрике Лещове. Позвонил тотчас после ее ухода:
— Слушай сюда, Сергей Иванович. Решай свои проблемы самостоятельно! Что ты на меня красновских старух науськиваешь?
— Да я ни сном ни духом…
— Знаем мы эту тактику! И что действительно за название для передового хозяйства?! Просвет — это же щель!
«Ну, Лушникова, ну, баламутка!» — разозлился Лещов.
Капитолина Акимовна, возвращаясь в Красную, тоже плевалась:
— Истинно говорят, пустой амбар не кроют!..
Спросив, кем ей доводился Рудольф Прокопьевич, Карпов нечаянно копнул ее не успокоенную годами боль.
Хотя в Красной попервости и считали, что Капитолина с Кузнецовым давно сладились, ничего подобного не было и в помине. Кузнецов, точно, предлагал ей расписаться, но Капитолина мешкала: не веря похоронке, надеялась на возвращение мужа. Были же случаи, возвращались давно оплаканные мужики.
Возвращались, да все не в Красную.
Так она и прокуковала свой бабий век. Ждала, ждала и жданки съела. Рудольф Прокопьевич сошелся с Катей Рожковой, тоже вдовой, взял с четырьмя ребятишками. Всех поставил на ноги, но в колхозе не удержал, после службы ни один не пожелал в Красную, разлетелись по белу свету.
Катя померла лет восемь тому назад. Кузнецов похоронил ее рядом с Сашей. Приемные сыновья звали к себе — не поехал. Свое решение объяснил так: от одной не уехал, а от двух подавно.
После двенадцатилетнего председательства он работал на разных мелких должностях в колхозе, пока не вышел на пенсию.
Капитолина Акимовна ругмя ругала себя за то, что не забрала к себе, — пожил бы последние годочки в бабьей заботе. Молодая была, хулы не боялась, хоть и под одной крышей спали, а под старость вот испугалась — осудят. «Черт бы бей, — рассуждала она теперь, — пусть бы осуждали, зато Прокопьич, может быть, еще пожил бы».
На душе было солоно.
Только теперь ей стало ясно, как она любила этого человека.