Расплата за жизнь
Шрифт:
— Нет.
— Ну я через пару дней позвоню. Может, ей чего–нибудь нужно, я принесу. Или пусть через вас передаст.
— Хорошо, я скажу ей, — пообещала медсестра, запомнив имя звонившей.
Но ни через два, три, пять дней никто не навестил Быкову и не позвонил ей.
… Евдокия подметала двор, когда возле ее дома затормозила милицейская оперативка. Женщина недовольно сплюнула в сторону, истово перекрестилась и сказала:
— Чур меня! Господи, пронеси чертей мимо избы нашей!
Но
— Чего надо? — прищурилась баба, покрепче ухватив черенок метлы.
— Узнать кое–что нужно…
— Поговорить хотим, — ответили оба.
— О чем? Я уже с вашим братом досыта нагавкалась. До гроба хватит! Видеть никого из ваших не хочу! Всю душу изгадили! — говорила баба громко.
— Зачем скандалите? Разве мы оскорбили или обидели чем–нибудь?
— Еще этого недоставало, чтобы в моем дворе меня обижали! Я не посмотрю, кто вы есть. Так попру — перья полетят!
— А нам о вас рассказывали как о культурной женщине. Зачем же вы так кричите? Мы к вам по делу приехали, не на посиделки. А вы и слушать не хотите, хотя вопросы наши касаются чести семьи, вашего имени, репутации.
— А вам что за дело до всего этого? Вон один радетель был. Хватило с нас. Кое–как сдыхали его! И вы не лучше! Одного поля ягоды! — сбавила на всякий случай тон, выпустив метлу. Подойдя чуть поближе, спросила: — Что надо? Сказывайте!
— Может, в дом разрешите войти? Этот разговор не для двора. И тем более не для улицы, — указали на соседей–старух, вставших с лавочки, внимательно следящих и слушающих из–за забора.
— Идите в избу! — показала приехавшим на приоткрытую дверь. И, оглянувшись на соседей, крикнула: — Ну? Чего вылупились? Чего уши развесили? Иль дома делов не стало? Пошли вон от моей хаты! Сидите на своих скамейках. Будет с вас языки об нас чесать! — вытерла руки о передник и, шагнув в дом, прикрыла за собою двери.
— Скажите, а к вашей дочери никто не приходил от Быковых?
— Еще чего! С ними покончено. Не об чем говорить! И в дом никого не пущу!
— С матерью Быковых поддерживаете отношения?
— На что она мне сдалась?
— Она лежит в больнице. Ей сделали операцию. Вы ей не звонили по телефону?
— Да у меня своих забот полон рот! Она про нас никогда не заботилась. С чего бы я о ней помнила? На что мне надо ей звонить? Мы сами живем. Она ни разу внуков своих не навестила. Не спросила, как они тут. Ни разу не помогла. С чего мы про нее должны печалиться? Хватит с нас Быковых! Сыты по горло!
— Видите ли, живы они! Оба брата! А поскольку Иннокентий — муж вашей дочери, то может внезапно прийти сюда!
— Еще чего! Я ему приду! Ноги повыдергиваю! Голову откручу! Всю
— Они скрываются от правосудия! И деваться им некуда! Потому…
— Где эта ваша правда была, когда он работал средь вас? Как он над дочкой изгалялся! Только теперь спохватились! Даже если на карачках станет ползать, не пущу! И не прощу! — зашлась баба в крике.
— Нам хочется помочь вам. И чтобы никто из Быковых не тревожил вашу семью.
— Так я вам и поверила, — усмехнулась Евдокия.
— Иначе бы мы не приехали сюда!
— Ну и что вы предложите? — насторожилась женщина, подперев крутые бока кулаками, смотрела на гостей с недоверием.
— Иннокентий Быков обязательно к вам заявится. Но не средь бела дня. Он от людей прячется. Ночью придет.
— Зачем?
— Причин и поводов у него много! Обязательно попытается увидеться с женой. И вот тут проявите хитрость. Пусть он задержится, а кто–нибудь из вас сообщите нам, что Быков у вас. Либо когда пообещает прийти в следующий раз, поделитесь с нами. Уж мы его встретим! Не промедлим. Надоело за ними гоняться по всему свету.
— Ну уж и не знаю, придет ли он к нам, Кешка мой норов знает. Я его спину оглоблей изломаю враз. Но если ихняя бабка в больнице, они ее точно навестят. Вот там и словите. А у нас им делать нечего! В куски порву, коль увижу! Говорить с ним не стану!
— Ради дела сдержитесь! Нам их обоих, вместе с Димкой, взять надо. Вдруг не в больницу, сюда заявятся! Помогите их взять. В больнице они от нас никуда не денутся. Но могут и не прийти.
— В квартире их застаньте!
— Там их давно ждут!
— Во бандюги!
— Евдокия! Мы договорились с вами? Телефон запишите… Мы ждем. Помогите нам и себе! — попросили гости, уходя.
Евдокия вечером рассказала Тоське обо всем. Та испугалась:
— А ему чего от меня потребуется?
— Попросит, чтобы спрятала и не выдала никому! Натворили делов. Теперь мыкаются неведомо где! Их по всему свету разыскивают! Уж и покойниками прикидывались, нехристи! Ан шила в мешке не утаишь. По пакостям признали, видать, что живы прохвосты.
В это время над головами женщин что–то зашуршало на чердаке. Обе мигом присели, притихли испуганно и огляделись по сторонам.
— Кого там черти носят? — округлились глаза Евдокии. И, спохватившись, она взяла из угла коромысло, выскочила к лестнице, ведущей на чердак. За нею Тоська. У нее от непонятного страха подкашивались ноги.
— А ну вылазьте, окаянные! — лезла Евдокия по лестнице, обливаясь потом. Открыла двери, погрозила коромыслом в темноту. — Ну я вас! Кобели шелудивые! Шкуры поснимаю с козлов вонючих! — ударила коромыслом по шевелящемуся сену.