Расплата
Шрифт:
Они оба не проронили ни слова, пока не оказались в комнате. Билл захлопнул дверь.
— Господи, — выдохнула Кельтум, остановившись на пороге.
Билл запер дверь, повернулся к ней и спросил улыбаясь:
— Ну как, нравится вам здесь?
Она не ответила, оглядела комнату, остановила взгляд на покрытой толстым слоем грязи газовой горелке. Странное выражение появилось на ее лице — скорее потрясение, чем омерзение. И еще что-то было в ее глазах, когда она взглянула на Билла и покачала головой.
— Ужасно. Грязь! — Она беспомощно развела руками. — Не понимаю, как можно еще и брать
Он рассмеялся, очень сдержанно. Только теперь до него дошло, что за непонятное выражение возникло на ее лице. Стыд — вот что это было. Стыд, что хозяином такого убожества мог быть араб.
— Сомневаюсь. Скорее всего, его просто наняли, и он рад двум тысячам франков в месяц и крыше над головой. А у хозяина есть, наверное, еще полдюжины таких ночлежек. В Нью-Йорке я видел местечки и похуже, а здесь по крайней мере есть простыни! — Внезапно улыбка на лице Билла сменилась выражением ужаса. — Да что с вами?
Она подняла покрасневшие от слез глаза, лицо стало мертвенно бледным, она дышала тяжело и хрипло. Вдруг хлынули слезы, они сопровождались непрерывными пронзительными стонами. Он испугался и схватил ее за плечи.
— Кельтум! Перестаньте! Пожалуйста!
Тревожно взглянув на дверь, он зажал ей рот ладонью.
— Прекратите, пожалуйста! Эти стены слишком тонкие.
Из ее горла еще вырывались приглушенные звуки. Она задрожала, дрожь становилась сильнее и сильнее, охватила все тело, ее трясло, и она никак не могла успокоиться. Билл прижал ее к груди, рукой зажимая рот, его резкие, даже грубые движения смягчились, стали нежными.
— Пожалуйста, успокойтесь, — шептал он. — Я понимаю, какой все это ужас для вас, но потерпите еще немного, пожалуйста!
Стоны сменились всхлипываниями. Он осторожно отвел руку от ее губ, обнял за талию и крепче прижал к себе. Она проплакала еще несколько минут, тихо всхлипывая, все ее тело трепетало, потом медленно подняла руки, положила их вначале ему на пояс, потом они скользнули по его спине и медленно обвились вокруг шеи. Какое-то время они стояли так, обнявшись, наконец Кельтум успокоилась.
— Бедная мама, — проговорила она. Ее губы были прижаты к его груди, поэтому слова звучали глухо. Когда она подняла голову, Билл заглянул в ее блестящие, измученные глаза. — Это невыносимо для нее — оставаться там одной. Я должна найти выход из этого… этого кошмара! Слишком много на нее всего навалилось.
— Знаю, — вздохнул Билл, — но нет никакого выхода. До тех пор пока мы не увидимся с Лантье. А после этой встречи по крайней мере вы, возможно, сможете вернуться домой. — Он нежно высвободился из ее объятий и теперь держал в руках только кончики ее пальцев. — Еще несколько часов, а? Пожалуйста!
Она кивнула, смахнула с лица последние слезы и прошептала:
— Хорошо. Я пойду и послушаю, что он скажет. — Кельтум опустилась на измятую постель. — Мне так неудобно, — еле слышно прошептала она. — Я ужасно устала. — Голова ее упала на грудь, и девушка соскользнула бы на пол, если бы Билл не подхватил ее. — Голова кружится. Я так… — глухо бормотала она. Наконец шепот затих, и она уснула.
Билл уложил ее на кровать, укрыл до пояса одеялом, постоял над
Первое заграждение было установлено на проспекте Великой Армии — беспорядочно наваленные железобетонные блоки. Перед ними стояли в характерных ленивых и в то же время настороженных позах солдаты ОРБ, из-под переливавшихся на солнце дождевиков высовывались дула автоматов. Один из них, мужчина с суровым лицом, направился к машине Вадона. Министр опустил оконное стекло, снял непромокаемую широкополую шляпу, затенявшую верхнюю половину лица. Офицер уныло улыбнулся, отдал честь и отступил назад.
Не слыша ничего, кроме оглушительного биения собственного сердца, Вадон осторожно объехал заграждение, небрежно помахал офицеру рукой и поехал по пустынному проспекту. Шины шуршали по асфальту, еще не просохшему после утреннего ливня. Нервы были напряжены до предела, и все же это не помешало ему залюбоваться открывшейся панорамой. Дорожное движение не отвлекало внимания, и он, словно впервые в жизни, увидел стоявшую на холме Триумфальную арку. Она, казалось, парила в воздухе, на фоне неба вырисовывался ее величественный силуэт, а свинцовые облака придали удивительную яркость украшавшим ее флагам.
Он приближался к площади Звезды, самому центру Парижа, и сердце его забилось еще чаще. В обычные дни проспекты, эти гигантские городские артерии, вливают в нее потоки транспорта, и там всегда бурлит водоворот. Сейчас же она была неестественно пуста, словно какая-то паника или эпидемия чумы вымела все население из города. Маленький отряд солдат, маршировавших в направлении к арке, только еще больше усиливал ощущение пустынности.
Там, где проспект Великой Армии соединяется с площадью Звезды, стоял еще один пост ОРБ. От группы охранников отделился офицер и взмахом руки приказал «ягуару» остановиться. Вадон послушно остановил машину и с дружеской улыбкой выглянул из окна. Он меньше всего был расположен сейчас улыбаться, и улыбка эта, словно маска, скрывала страх.
— Добрый день, офицер, — добродушно-снисходительно произнес он. Интонация, позволяющая, по его мнению, поставить человека на место и в то же время завоевать его расположение. — Решил вот лично все проверить. Убедиться, что все идет как надо. Понимаете?
Офицер ОРБ, молодой парень, с приплюснутым, как у боксера, носом, и виду не подал, что узнал его.
— Ваши документы, — резко сказал он.
— Вы это серьезно, молодой человек? — Министр засмеялся, чуть более пронзительно, чем хотелось. — Вы ведь знаете, кто я, верно? — и, глуповато ухмыляясь, взглянул на офицера.