Распознавание образов
Шрифт:
– Зачем она тебе?
– Позову своего друга, будем считать чертей на кончике иглы.
– Серьезно.
– Буду импровизировать. Поковыряюсь в ней. Покажу парочке людей, которые умнее меня.
– Ну ладно. – Кейс не нравится, что он командует, а она подчиняется. – У меня есть твой имэйл?
– Нет, запиши. Чу, точка, Бэ...
Она записывает адрес.
– Что это за домен?
– Моя бывшая компания. Это все, что от нее осталось.
– Хорошо, сейчас отправлю. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Чтобы послать картинку, надо достать «Айбук» и подключиться к телефону. Она делает это на автопилоте – и, судя по всему, успешно, так как письмо уходит без проблем. Заодно можно проверить почту.
Новое письмо от матери – на этот раз с какими-то необычными приложениями.
Эти шумовые фрагменты были случайно записаны студентом нью-йоркского колледжа с факультета антропологии. 25 сентября он проводил опрос рядом с баррикадой на пересечении улиц Хаустон и Варрик, где наклеены фотографии пропавших без вести. Мы обнаружили, что сделанная им запись чрезвычайно богата элементами ФЭГ. При помощи различных методов нам удалось выделить несколько десятков значимых сообщений.
– Он получил утку в лицо, – шепчет Кейс и закрывает глаза. Посидев так несколько секунд, она вздыхает и продолжает читать.
Я уверена, что эти четыре сообщения отправил твой отец. Знаю, ты не веришь в такие вещи, но мне кажется, что он пытается что-то сказать именно тебе, а не мне (он дважды отчетливо произносит «Кейс»), и судя по всему, это очень срочно.
Такого рода записи плохо поддаются обычным методам расшифровки. Усопшие предпочитают общаться с нами, модулируя белый шум, и поэтому увеличение отношения «сигнал-шум» неизбежно приводит к уничтожению сообщения. Но если надеть наушники и прислушаться, то можно различить, как твой отец говорит следующее:
Файл № 1: Овощной магазин... (??) Световая башня... (жизнь?)
Файл № 2: Кейс... Сто двадцать... (начало твоего адреса?)
Файл № 3: Здесь холодно... Корея (скорее?) Незамеченный...
Файл № 4: Кейс, эта кость... В голове, Кейс...
(Некоторые здесь считают, что последняя фраза означает «в голом веке», но вряд ли твой отец сказал бы такую бессмыслицу.)
Я понимаю, все это далеко от твоей реальности. Но для меня это часть жизни, и поэтому я сейчас здесь, в «Розе мира», с моими друзьями, пытаюсь помочь в расшифровке. Твой отец пытается тебя о чем-то предупредить. Честно говоря, больше всего я хотела бы, чтобы он прямо сказал, где и когда свершился его переход. Тогда мы смогли бы организовать поиск, провести анализ ДНК и доказать, что он действительно погиб. Официальное расследование, как и следовало ожидать, буксует, хотя я сменила адвоката и написала заявление в...
Кейс смотрит на свою руку, которая только что закрыла письмо Синтии – сама, без команды.
Дело не в том, что ее мать сумасшедшая (Кейс знает, что это не так), и не в том, что она в верит в такую чушь (хотя это действительно чушь), и даже не в мутном и банальном содержании так называемых сообщений (к этому Кейс уже привыкла), а в том, что вся эта суета превращает Уина в какого-то живого мертвеца.
Когда близкий человек пропадает в Манхэттене утром 11 сентября, но нет никаких свидетельств, что во время теракта он находился рядом со Всемирным торговым центром, – уже одно это делает неопределенность нестерпимой. Об исчезновении Уина они узнали только через неделю. Полиция работала с перебоями, а банк, выдавший ему кредитную карту, в неразберихе не сразу связался с родственниками. Кейс пришлось одной заниматься поисками; ее мать какое-то время боялась летать и оставалась на Мауи, хотя аэропорты уже открыли. 19 сентября лицо Уина прибавилось к сотням других, наклеенных на баррикады, мимо которых Кейс проходила каждый день. Вполне возможно, что студент нью-йоркского колледжа стоял с диктофоном рядом с фотографией Уина, когда тот подал голос сквозь невидимую мембрану, отделяющую мир Кейс от мира, в который верят у себя на Гавайях Синтия и ее свихнувшиеся приятели. Кейс собственными руками наклеила несколько карточек на баррикаду у пересечения Хаустона и Варрика. Карточки были отсканированы в ближайшем центре «Кинко» и заламинированы в пластик. После Уина, не любившего сниматься из-за специфики своей профессии, почти не осталось фотографий. На карточке, которую выбрала Кейс, ее отец слегка напоминал молодого Уильяма Берроуза.
Многие незнакомые лица стали тогда знакомыми, навсегда отпечатались в памяти.
Копируя
Перед тем как расплакаться, она несколько раз переводила взгляд с подножия памятника на странную инсталляцию на другой стороне Четырнадцатой улицы, над входом в «Вирджин мегастор», где гигантский метроном отсчитывает секунды и испускает струю пара, – а потом назад, на органический нарост из свечей, цветов и фотографий, и ей казалось, что разгадка кроется в понимании связи между этими двумя объектами.
Затем она пешком пришла домой, в свою тихую пещеру с голубыми полами, и первым делом стерла программу, позволяющую смотреть Си-эн-эн на компьютере. С тех пор она перестала смотреть новости и вообще старалась пореже включать телевизор.
Но со временем оказалось, что выражение «пропавший без вести» в ее случае несет дополнительный и какой-то усложненный смысл.
Где сейчас мог находиться ее отец? После того как он вышел в то утро из гостиницы, его больше никто не видел. По совету матери Кейс наняла частных детективов, которые опросили таксистов, – но город словно заболел избирательной амнезией, и все, что касалось Уингроува Полларда, оказалось стертым настолько тщательно, что доказать его смерть стало невозможно.
Синтия часто любила повторять: мертвые не забывают. Не забывают о чем? У Кейс никогда не возникало желания спросить...
– Ты не спишь? – В дверях появляется обритая голова Дэмиена. – Мы собираемся пойти в «Брасье». Хочешь, присоединяйся.
– Нет, спасибо. Я буду спать.
Она надеется, что это правда.
22
Тарн
Сон налетает, как торнадо – подхватывает, уносит в глубокую черную воронку, окружает вспышками картин, которые слишком обрывочны, чтобы их можно было назвать снами, – и опять выбрасывает на поверхность. Она лежит в темноте: сердце колотится, глаза широко открыты.
Судя по часам, поспать удалось всего сорок пять минут.
Снизу не доносится ни звука. Кейс вспоминает, что они пошли в «Брасье». Любимый ресторан Дэмиена – недалеко отсюда, на Хай-стрит.
Она встает, надевает джинсы и свитер и босиком ковыляет вниз по ступенькам. Ей кажется, что она восьмидесятилетняя старуха. Эффект отсутствия души вышел за рамки метафор; это уже грань физического коллапса.
Заглянув в спальню Дэмиена, она обнаруживает там Маринин багаж фирмы «Луи Виттон» с повторяющимися монограммами – серьезная и жуткая вещь, на которую у нее сильнейшая аллергия. Два новеньких чемодана раскрыты; оттуда через край выплескивается черная «Прада». Серебристое покрывало отброшено в угол, на смятых простынях лежит камуфляжный костюм с рисунком, который, если она правильно помнит, называется «тарн». Кейс выучила названия всех этих узоров, когда работала на фирме, проектирующей одежду для скейтбордистов. Самый красивый из них – южноамериканский, составленный из розово-лиловых экспрессионистских мазков и похожий на закатный неземной пейзаж. Откуда пришел узор «тарн»? Из Германии или из России? Кейс не может вспомнить. У этого слова есть еще одно значение, что-то из словаря Эдгара По. Мертвые озера?
В ванной она старается не глядеть на свое отражение, опасаясь чудовищ, которые могли подняться на поверхность из-за серотонинового голода. Быстро принять душ, вытереться, одеться. Аккуратно расправить полотенце (Марина развела настоящий свинарник). Кейс морщит нос, увидев на полках горы разнообразной косметики. Среди пестрых этикеток попадается нечто из другой оперы – первоклассный калифорнийский мелатонин, который в Англии без рецепта не продают. Кейс глотает полдюжины крупных бежевых капсул, запивает их водопроводной водой, у которой странный лондонский привкус, и бредет обратно, наверх, изо всех сил притворяясь, что смертельно устала (это правда) и что мгновенно уснет, лишь только доберется до дивана (это вряд ли).