Распутье
Шрифт:
– Бережнов предал! На конь! Лови предателей!
– Шибалов, бери конных, и в погоню! – кричал Шишканов.
– Вперед, ребята, вперед! – орал Шибалов.
Но где там разве могут крестьянские кони догнать боевых коней? Отстали. Шишканов матерился, рычал, даже чуть не заплакал. На него и других командиров сыпались угрозы, упреки, мол, кому поверили? Правильно хотел их поставить к стенке Худолеев.
– Ведут Худолеева! Ведут!
– Ну слава богу! – чуть не перекрестился Лагутин. – Черт с ним, с Устином, главное, Худолеева поймали, мог всю обедню
Короткий допрос, и в наступившей утренней тишине робко стукнул выстрел. Снова тишина.
Бережновцы уходили. Перед Каменкой Устин придержал коней, чтобы нацепить погоны, приободриться, выглядеть орлами, затем снова пустили коней в распластанном беге. Вслед стреляли красные.
Выстрелы и топот копыт подняли из окопов пулеметчиков.
Окоём рассвета всё ширился. Над головами бережновцев провел строчку пулеметчик, второй ударил в хвост, чтобы отсечь преследователей, бережновцы с ходу влетели в деревню. Их тут же окружили. Вперед вышел Тарабанов, приказал:
– Сдать оружие!
– Позвольте, что за тон? Смирно! Поручик Тарабанов, вы забываетесь! Вы что, ослепли? Не видите, кто перед вами?
– А, это вы, господин есаул. Прощу прощения, – картинно поклонился Тарабанов.
– Кончайте балаган! Прикажите поставить коней, накормить всех моих солдат! Ведите меня в свой штаб. Да вы пьяны, черт бы вас подрал! Я обо всем доложу командованию! Как вы выполняете приказ генерала Розанова? Думаете, удрали от Колмыкова, так здесь вас не найдут? Да возьмите себя в руки, пьянь кабацкая! Ведите в штаб!
– Круто берете, господин есаул, сила на моей стороне, – еще пытался грозить Тарабанов.
– Вот бумаги, читайте! – сунул пакет Бережнов.
Тарабанов прочитал бумаги, вскинул руку к виску, четко прокричал:
– Малинин, построить солдат, прибыл адъютант его превосходительства генерала Розанова.
– Вам что было приказано делать? Вы должны были мобилизовать мужчин от восемнадцати до сорока пяти лет и послать их в действующую армию, а вы здесь пьете, дебоширите, репрессируете народ. Старые обиды вспомнили? Да я вас прикажу сейчас же повесить, не расстрелять, а повесить как большевистского пособника. Молчать! Молчать, говорю, скотина! – топнул ногой Устин.
Казаки и солдаты загудели.
– И вы молчать! Все наравне будете нести ответственность! Веди в штаб!
И этот смелый, любивший демонстрировать свою смелость перед солдатами на фронте офицер, этот зверь, лютовавший в застенках, спасовал перед бурным напором Устина Бережнова.
– Вы, господин поручик, занялись здесь мелочной местью. Не мстить надо, а поднимать народ против большевизма! – гремел уже в штабе Устин.
А штабом был его дом, дом отца. Оглядывался в надежде увидеть Саломку, мать, братьев. – Где моя жена и мои родители?
– Жену не видел, а родители вместе со всеми сидят в амбаре. Погоди, не шуми, – пытался перевести на мирный тон Тарабанов.
– Молчать! Будете отвечать лишь о том, о чем я спрашиваю.
В дом ворвался Туранов, один погон оторван, без оружия.
– Господин есаул, наших обезоружили.
– Как? Кто приказал!
– Приказал прапорщик! Приказ его тут же выполнили. Мы не вступили в бой, хотя могли за себя постоять. Это же произвол!
– Тарабанов, поручик Тарабанов, сейчас же прикажите вернуть оружие моей охране! – раздельно, с расстановкой проговорил Устин.
– Мне сдать оружие, или…
– Вы не войско освободителей, вы просто банда. И у вас я оружие не отбираю, полагаю, что вы еще найдете время одуматься. Идите и выполняйте мой приказ.
– Спасибо за доверие! – поклонился Тарабанов, поспешно вышел.
А за окнами крики, угрозы, но стоило появиться Тарабанову на крыльце при оружии, как крикуны тут же смолкли. Он только и сказал:
– Ты сволочь, Мурзин. Вернуть оружие охране господина инспектора! Выполняйте приказ! Накормить людей, задать корм коням! – Вернулся в дом. – А теперь давайте без крика, господин есаул. Я ведь никого не боюсь, просто дисциплина еще меня держит.
– Вот и прекрасно. Садитесь, прикажите подать водки и соленых огурцов, соскучился по домашней солонине, ажно слюнки текут, – мирно, по-домашнему заговорил Устин. – За встречу, не столь приятную, но все же встречу земляков! Хороша, язва! А огурцы ажно хрустят. Мамина солонина, малосольненькие, она умеет солить. А теперь докладывай, что и как? Прикажи подать малины! Спасибо! Как тут мой отец, другие мужики?
– Отец твой…
– Ваш, – поправил Бережнов.
– Обольшевичился. Сначала было пошел против большевиков, ушел в тайгу, потом снова стал с большевиками.
– Точнее.
– Распустил свое «войско Христово», больше того, сам отошел от всякой борьбы. А под конец стал проповедовать, что власть большевиков дана от бога, что большевики по делам весьма похожи на деяния Исуса Христа. Спятил старик.
– Хорошо, он спятил, но вы же при своем уме. Подать списки заключенных! Живо! Сто тридцать человек у вас в амбарах. Да вы сами-то спятили. Вы же обострили отношение с мужиками!
– Господин есаул, я вас прошу на меня не кричать. Или я за свои действия не отвечаю.
– Не грозите. Сейчас же отпустите мужиков из амбаров, баб – тем более. Я буду с ними говорить. Поймите, поручик, сейчас не время мстить по мелочам, тем более за далекое прошлое. Мы же об этом с вами говорили на фронте. Вам ли не знать, как враждебно относятся к большевикам старообрядцы? А вы главарей загнали в амбар. Могли бы привлечь на свою сторону. Где молодежь? В списках одни старики и старухи с бабами.
– Ушли в сопки, вот и взял этих старцев как заложников.
– Метода, которая давно уже изжила себя. Ладно, не будем ссориться. Из этих старцев можно собрать хороший отряд. А молодежь ушла в сопки потому, что вы действовали неправильно. К сожалению, я не знал, что вы орудуете здесь, вершите кровавые дела. Стариков жаль… Пока пробивался сюда, больше половины своих потерял. Всюду партизаны, засады. Вы видели, что из сотни казаков у меня осталась кучка. Черт! Умом трекнуться можно.