Распутье
Шрифт:
Угу, Ира, сама не фиалками пахнешь. Делай дезодорант. Зимой неактуально было, зато сейчас оценишь.
Андреас скупо поблагодарил хозяина. Я удостоилась куда более бурных излияний и фальшивых же заверений, будто малайонец очень сожалеет о проявленной несдержанности
Увы, сразу поговорить не удалось, пришлось утопать с Глие.
Как вытерпела, не знаю. Наверное, грела мысль об Андреасе. Я видела его: малайонец добрался до пунша, а потом нырнул за занавеску, в проход. Ага, значит, и мне потом туда же, только допрыгаю.
Глаза с груди убери,
И Свен нехорошо смотрит. Оторвался-таки от разговоров и следит. Что-то ему не нравится, понять бы что. Ладно, потом.
Пощебетав с лэрдом и, пользуясь его невежеством — да, не все аристократы хорошо учились, — навешала лапши на уши о Малайо. Вспоминала скупые рассказы Андреаса, приплетала фэнтези и реальный средневековый быт и на выходе получала яркую картинку. Лишь бы только не проверил!
Если честно, от Глие я позорно сбежала. Отправила за яблочком с большого блюда и, подобрав юбки, припустила к Андреасу. Скоро уже стол накроют, поговорить после точно не удастся.
Тут стояла непередаваемая духота и запах… Похоже, благородные и не очень галанийцы не всегда успевали справить нужду в положенном месте. На постоялых дворах такое и вовсе в порядке вещей, а в книгах я читала, что камины в замках для этого и предназначены. Пирует, значит, феодал, приспичило, ну и прямо в камин. Воистину, хорошо, что оба моих мужика в этом отношении чистоплотны: двор и кустики.
Моих мужика! Вот и оговорочка по Фрейду, Ира. Пора за собой следить.
— Наконец-то! — Андреас ухватил за рукав, толкнул в какую-то нишу и нетерпеливо прижался к губам, я даже пискнуть не успела. — Думал, не отвяжешься.
— Прекрати!
Упёрлась руками ему в грудь, но малайонец и не думал отпускать. Наоборот, обнял ещё крепче.
— Иранэ, да когда ещё удастся? А я соскучился. Веришь, столько ночей мечтал. Мы быстро, твой жених ничего не заподозрит.
То есть мне так секс предлагают? И не только предлагают, но к активным действиям приступили. К стеночке прижали, юбки задрали, осталось только ножки раздвинуть и штаны приспустить. А что, времени у нас, милая, мало, по-походному.
— Андреас, не надо! — возражения потонули в страстном поцелуе.
— Если уж совращать, то по-настоящему, — обжигая дыханием, шепнул малайонец и коснулся губами выреза платья, от чего по коже пробежали мурашки. — Потом, когда этот олух остынет, сниму комнатку в гостинице.
Вот тебе и романтическая любовь!
Я завязываю, Андреас развязывает шнуровку. Не даёт ему покоя моя грудь. Целует жадно, грубо, нетерпеливо. Секс ожидает такой же. Оно мне надо? По мнению Андреаса, надо. Но ему, конечно, больше: как доказательство любви и верности. Догадываюсь, дело ещё в потребностях тела. Сейчас-то Андреас совсем живой, мужчина в самом расцвете сил, а с момента воскрешения ни одной женщины, вот и бунтуют гормоны. Сначала от властей бегал, потом в тюрьме сидел, у Глие под колпаком работал, когда ж удовлетворяться? А тут темнота, любимая женщина… Словом, Свен номер два.
— Давай потом, не торопясь? — предлагаю я.
Ну не эксгибиционистка, не возбуждает, что в любой момент могут зайти и застукать. Секс — дело интимное, тем более, в первый раз. Можно навсегда всё испортить.
— Иранэ! — обиженно просопел Андреас и поцеловал.
Я ответила на ласку, обвив шею малайонца руками. Экспериментировать, памятуя отношение Андреаса к умеющим целоваться девушкам, не стала, предоставив кавалеру право солировать.
Волосы у него всё такие же мягкие и длинные. Рыжее золото. Перебираю их, пропускаю пряди сквозь пальцы.
Андреас всё теснее сжимает в объятиях, шепчет, как скучал, как думать ни о ком другом не может, уговаривает отдаться. Мол, это нестрашно, не больно, и он осторожно, в залог любви. Ну да, Андреас ведь не знает, что я не девушка.
Поцелуи перемещаются ниже. Я не запрещаю. Андреас воспринимает покорность как поощрение и забирается руками под платье. Да что там платье — сразу под юбки!
Может, сдаться? Люблю ведь его…
В итоге Андреас приспустил штаны и задумчиво уставился на моё изобретение, гадая, как надеть. Для чего оно, объяснила, и категорически отказалась давать без него.
Скажете, шлюха? Но вот, честно, не видела ничего предосудительного. С любимым человеком же.
Место неподходящее, угу, однако малайонец прав, когда ещё наедине останемся. А так хотя бы приятные воспоминания и надежда. Платоническая любовь, она хороша, но до определённого возраста. Мы-то романтичные, а сильному полу разговоры быстро надоедают. Вот и Андреас уговорил.
Кончился наш конфетно-букетный период.
Волнительно. А вдруг всё совсем не так, как представлялось? Нет, не может быть. Андреас, он… Словом, не думай о плохом, Ира.
М-да, у мужика блаженство, а я опять в пролёте. Определённо, местный сильный пол нужно учиться заниматься любовью. Хотя, может, ещё изделие мешает? Женщине это тоже важно.
Угу, резвенько так, бурненько, с поцелуем в губы в конце и обещанием опоясать алым кушаком, как только с долгом разберётся.
А ты пока, милая, рожай детишек. Нет, правда, не изобрети я заново простейший способ предохранения, залетела бы и не раз. Церковь же хоть и позволяет, так сказать, легализовать детей, по головке не погладит.
— Я комнату найду, обещаю, как положено, станем, а не по углам, — пообещал Андреас и ещё раз чмокнул в губы. — Хоть бы к тому времени Гилах помер! Слушай, да травани ты его.
— Что? — округлила глаза.
Андреас предлагает убить Свена, мне не послышалось?
— Или лучше сбеги. Я помогу. Малые Врата делать умею, а потом уж как-нибудь доберёмся до Малайо. Свои не выдадут. Одно твоё слово, Иранэ!
Малайонец крепко сжал руку. Мне прямо сейчас ответить?
Но отвечать ничего не пришлось: нас застукали. Пришлось тут же сменить тему и прижать ногой свидетельство грехопадения. А то сразу узнают, кто тут шалил: эти штучки только я делала и пока никому не продавала, только собиралась.