Распутин-1917
Шрифт:
— Это потому, что наш рабочий тёмен и забит! — запальчиво возразил Сталин, — но ему на помощь всегда готов прийти более развитый и образованный пролетариат Германии, Франции, Америки…
— Пролетарская солидарность всегда будет отступать перед геополитической целесообразностью. Пролетарий Германии по приказу своей буржуазии с огромным удовольствием как стрелял, так и будет стрелять в своего классового собрата из России. Про солидарность трудящихся он вспомнит только в случае смертельной угрозы своему существованию и то, только на время присутствия такой угрозы.
— А вы пессимист… — натянуто улыбнулся Сталин.
— Пессимист — это хорошо информированный оптимист, — вздохнул Распутин, — вам же нужна не патока, а суровая правда жизни. Так её есть у меня… К тому же, мои слова очень просто проверить экспериментальным путем…
— Вы хотите сказать, что всё зря, и наши усилия тщетны? Революция не нужна? — набычился революционер.
— Нет, не хочу. Революция происходит именно потому, что дальше жить, как прежде, невозможно. Однако лечение лечению — рознь. Вот представьте, что вы — стоматолог, а Россия — ваш пациент с полным ртом гнилых, обломанных зубов. Они болят так, что пациент готов лезть на стенку. У вас есть выбор — вырвать, не разбираясь, все, или аккуратно вылечить то, что можно спасти, удалив лишь самое безнадежное.
— И какие зубы, по-вашему, можно спасти?
— Коренные. Профессиональные. Специалистов, требующих длительной и очень дорогой подготовки. Особенно технических. Это всегда штучный и весьма востребованный товар в любой сфере, будь то инженеры, учёные, военные или полицейские.
— Ищейки?
— Иосиф Виссарионович, для подготовки оперативного сотрудника уголовного розыска нужно от трех до пяти лет в зависимости от специфики. Но без них государство потонет в криминале, и никакой вооруженный пролетариат от этого не спасет. С бандитизмом худо-бедно вооруженные рабочие ещё справятся, хоть и с неоправданно высокими потерями, но с более изощренными уголовными преступлениями — хищением, мошенничеством, мздоимством — нет. Нереально. Или вы относитесь к тем прекраснодушным, полагающим, что все эти пороки пропадут сами собой, стоит только свергнуть самодержавие?
— Нет, я так не считаю, — улыбнулся Сталин. — Большевики не склонны преуменьшать трудности предстоящего государственного строительства. Но армия в ее нынешнем состоянии, как мне кажется, вообще не поддастся никакому лечению и реформированию. Офицерский корпус будет держаться за свои привилегии железной хваткой.
— Да нет уже никаких привилегий, — махнул рукой Распутин, — во всяком случае — на фронте. А в тылу офицерство отягощено таким количеством кастовых условностей, что воспримет освобождение от них как благо. Посудите сами, какой бред! Офицер может сидеть в театре не дальше седьмого ряда партера, причем только в двух императорских театрах — Мариинском и Михайловском. Если он заказывает вино в ресторане, то может выпить один бокал, а платит за целую бутылку. Он не должен торговаться с извозчиком. Там, где обыкновенный человек платит 15 копеек, ему приходится тратить рубль. Он должен делать покупки только в определенных магазинах. Сыр, фрукты и вино — только в Елисеевском, меха — только у Мертенса, драгоценности — у Фаберже, цветы — у Эйлерса. И так далее… Офицерские привилегии — субстанция крайне относительная и весьма обременительная. Это больше похоже на почетное рабство. Но, отнимая их, надо сразу что-то дать взамен. Из Маркса для этого ничего не подходит — старик в упор не видел государство в целом и профессиональную армию — в частности.
— Рабы-золотопогонники — сильно сказано, — улыбнулся Сталин в усы, — хоть и оскорбительно по форме, но верно по содержанию. В таком случае они должны быть счастливы лишь тем, что их освободили от бремени рабства, и не требовать более того.
— Иосиф Виссарионович, вы ведь помните Ветхий завет. Что говорили Моисею Корей, Дафан и Авирон во время бунта вышедших из Египта евреев? «Зачем ты вывел нас из Египта? Мы ведь жили в цивилизованной стране, где было всё — от судебной системы до канализации. Ты говоришь, что мы там были рабами фараона — но теперь мы рабы случайности: нам нечего есть и пить, нам угрожают хищники, нас грабят, насилуют и убивают окрестные дикари. Мы умрём тут; ты вывел нас на смерть. А главное — в чём образ будущего? Ты говоришь, что мы идём в землю обетованную, но пока что мы бесцельно блуждаем по пустыне. Куда мы идём? Каким будет этот твой «израиль»? И будет ли он вообще?». Моисей утопил их в яме с дерьмом, но чтобы ответить на все вопросы, ему пришлось пойти на Синай и вернуться оттуда со скрижалями Завета…
Распутин с наслаждением допил чай, поставил на стол кружку. Взглянув на Сталина, отметил, что его глаза перестали светиться обжигающей желтизной. Черный зрачок утонул в карей радужке… Или, может быть, свет упал на лицо чуть под другим углом…
— Нужен образ будущего, Иосиф Виссарионович, — продолжил Григорий. — Народу хочется понять, как грядущие изменения видят революционеры. Как они будут рушить весь мир насилия, и в кого полетят обломки? Где будет жить население, когда старое здание рухнет, а новое еще не построят? Ведь в этом желании нет ничего неприличного. Я прав?
Сталин встал, прошёлся по помещению так мягко ступая, что не скрипнула ни одна половица.
— Вы читали программу нашей партии?
— Да, и могу биться об заклад — этим не могут похвастаться девять из десяти членов РСДРП, во всяком случае — из числа рабочих.
— Вы жестоки, — Сталин покачал головой, — но не могу не признать — справедливы. Рабочие действительно политически инертны и малообразованны… Но есть мнение, что если дать им больше свободного времени и возможность закончить школу…
— Вы получите таких же политически инертных, но только эрудированных членов общества. Они будут охотно и грамотно костерить начальство, живо интересоваться международными делами, но при попытке заставить конспектировать “Капитал” или изучать программу партии протекут водой сквозь пальцы. И это не от лени. Рабочий — всегда практик. Его не интересует теория, но волнует практическое воплощение. Поэтому программы и планы пролетариату надо предоставлять в виде кратких, как выстрел, и простых, как пять копеек, лозунгов. “Долой войну!”, “Даёшь электрификацию деревни!”, “Землю — крестьянам, заводы — рабочим!”… Ну и так далее… “Море — морякам, горы — горнякам!”… - продолжил он, грассируя и пародируя ленинский выговор.
— За вами хочется записывать, — улыбнувшись, заметил Сталин. — Такое впечатление, что в вашей голове есть образ справедливого будущего…
— Только в общих чертах.
— Не скромничайте. Будем считать, что партия решила посоветоваться с народом в вашем лице. Что является главным? Какой лозунг может объединить всех подданных империи, включая лелеемую вами армию?
Распутин закинул ногу на ногу, сцепил руки в замок, обхватил колено и, прикрыв глаза, начал говорить медленно, словно диктовал текст машинистке.
— Самодержавие перестало отвечать требованиям времени, когда на высшие должности проникли люди, не готовые нести какую-либо ответственность за результаты своей работы, отрицающие саму возможность таковой.
— Государственная дума требует от царя ответственное правительство… — вставил реплику Сталин.
— Имитация! Чем готовы отвечать за свою работу думские министры?
— А какую меру ответственности вы считаете оправданной и приемлемой?
— Ту, что определил для себя в 1914-м генерал Самсонов после разгрома его армии в Восточной Пруссии…