Распутник
Шрифт:
Сцена двадцать четвертая
М-ль Гольбах, г-жа Тербуш, Дидро.
М-ль Гольбах открывает дверь и мешает г-же Тербуш пройти.
М-ль Гольбах. Нет, я еду с вами.
Г-жа Тербуш. Малышка моя, у меня нет средств брать на себя такую обузу.
М-ль Гольбах. У меня есть деньги… (Поправляясь.) У отца есть деньги, я их возьму.
Г-жа Тербуш. Деньги меня интересуют лишь в том случае, когда я беру их сама. Ты не поняла, моя девочка, что меня занимает не добыча, а само воровство.
М-ль Гольбах. Я поеду
Г-жа Тербуш. Я могу быть счастлива только за счет других. Пропусти меня.
М-ль Гольбах (отстраняясь). Так я вам не нужна?
Г-жа Тербуш. Абсолютно. Прощай.
Оглушенная, м-ль Гольбах падает в кресло.
Г-жа Тербуш. Побереги слезы. Если хочешь поскорее оправиться… (Указывает на Дидро.) Заставь их страдать. Только это и утешает.
Г-жа Тербуш выходит. Дидро нагоняет ее в последний момент.
Дидро. Еще одна просьба: ответьте на вопрос, который мы сегодня обсуждали.
Г-жа Тербуш. Зачем вам это?
Дидро. У меня есть ощущение, что на сей раз вы мне скажете правду.
Г-жа Тербуш. Конечно. Ведь мне больше незачем вам нравиться.
Дидро (смущенно). Относительно мужчин и женщин… (Решаясь.) Во время любви… кто испытывает большее наслаждение?
Г-жа Тербуш (не задумываясь). Когда вы чешете себе мизинцем ухо, кто испытывает большее удовольствие? Мизинец или ухо?
Дидро (без колебаний). Разумеется, ухо.
Г-жа Тербуш. Вот вам и ответ. Прощайте.
Она уходит в сумерки парка. Поколебавшись несколько мгновений, м-ль Гольбах бежит за нею.
М-ль Гольбах. Анна!… Анна!…
Сцена двадцать пятая
Баронне, Дидро.
Баронне прерывает задумчивость Дидро.
Баронне. Ну вот, сударь, я сложил картины в библиотеке барона. Теперь мне надо отвезти вашу статью в набор.
Дидро. Дело в том…
Дидро глядит на исписанную страницу. Баронне хватает ее читает и удивляется.
Баронне. Вы тут все перечеркали! Дидро. Угу.
Баронне. Но, в конце концов, есть же у вас какая-то философия?
Дидро. Если бы она у меня была только одна… Баронне. Что же мы будем делать?
Дидро садится и размышляет.
Дидро. Скажи-ка, что мы поместили для статьи «Этика» в плане следующих томов?
Баронне. «Этика»? (Отыскивает.) Мы поместили: «Смотри „Мораль"».
Дидро. Отлично! Вот что ты поместишь в разделе «Мораль». Бери перо, я продиктую.
Баронне поспешно садится и берется за перо.
Баронне. Итак?…
Дидро. Ты готов?
Баронне (восторженно). Да, да, да!
Дидро. Так вот, пиши: «Мораль» — смотри «Этика».
Баронне (откладывая перо). Но ведь…
Дидро. Без рассуждений!
Баронне. Но ведь это же жульничество!
Дидро. Что, мораль? Безусловно. И отсутствие морали — тоже.
Баронне. Но наши читатели будут метаться между пятым и восьмым томами — и ничего не найдут!
Дидро (с легкостью). Тем лучше, это заставит их пошевелить мозгами.
Пауза. Дидро все-таки смущен. Баронне честно признается:
Баронне. Сударь, я разочарован.
Дидро (искренне). Я тоже, мой юный Баронне.
Баронне. Неужели так устроена жизнь?
Дидро (мягко). Не жизнь, нет. Философия.
Баронне. Я думал, философ — это
Дидро. Совершенно верно. Но при этом у философа столько разных идей…
Баронне. Но философ должен остановиться на одной из них и верить в нее.
Дидро. Нет, так делает не философ, а дурак. (Пауза.) Дурак говорит не то, что он думает, а то, что хочет думать. Он вещает.
Баронне вздыхает. Дидро глядит на него с нежностью.
Дидро (с грустью). Ты такой же, как все молодые люди: ты ждешь большой любви и истинной философии. В единственном числе. И только в единственном. Вот она, беда молодости: единственное число. Вы убеждены, что на свете есть только одна женщина и только одна мораль. Ах, сколько же зла может причинить всем нам страсть к простым идеям! Однажды, мой маленький Баронне, ты заставишь себя любить лишь одну девушку, жить лишь для нее, жить лишь ею одною, даже тогда, когда она будет уже не она, а ты будешь уже не ты. Вы погрязнете в первом и самом ужасном недоразумении: недоразумении большой любви! К тому же, поскольку у тебя слишком живой ум, ты хочешь уже завести роман и с философией, единственной, которая даст тебе ответы на все вопросы: второе недоразумение. (Треплет Баронне по плечу.) Но на свете нет ни единственной женщины, ни единственной философии. И если ты устроен нормально, тебе придется порхать. Как разрешить неразрешимое? Превратить свои гипотезы в уверенность, — экое самомнение! Отбросить все идеи ради одной! Именно отсюда и происходит любой фанатизм! Будь легче, Баронне. Позволь своему разуму пораспутничать как ему хочется. Засыпай с одной, просыпайся с другой — я имею в виду идеи, — покидай одну ради другой, ухаживай за всеми, не привязываясь ни к одной. Мысли — это женщины, Баронне, ими дышат, за ними бегают, от них хмелеют, а затем желание вдруг делает зигзаг, и мы отправляемся искать в другую сторону. Философия — это случайная связь, ее ни в коем случае нельзя принимать за большую любовь. Что такое философская академия? Это большой бордель, где шлюхи подобраны и одобрены своднями, профессорами, престарелыми господами в очках и без зубов. Побольше легкости, дружок Баронне, мысль должна быть не тяжелее пера. Разве мужчина когда-нибудь обладает женщиной? Разве человек когда-нибудь владеет истиной? Иллюзии, заблуждения… Понимают ли когда-нибудь друг друга мужчины и женщины? Совпадают ли их желания? Совпадает ли то, что жаждет получить один, с тем, что хочет ему дать другой? Солнце и луна движутся по одному небосводу, они, бывает, сближаются, но никогда не соприкасаются, никогда не сливаются друг с другом. Никогда не доверяй никому, даже самому себе. (Выпроваживает Баронне за дверь.)
Покуда длилась эта сцена, наступила ночь.
Сцена двадцать шестая
М-ль Гольбах, Дидро.
М-ль Гольбах входит медленно, при последних словах Дидро. Грустная, слегка растрепанная, она садится в уголке, в позе одинокого ребенка, как это бывало, вероятно, прежде, когда она играла в этой комнате. Дидро подходит к ней с любезным видом.
Дидро. Вам грустно?
М-ль Гольбах. Я здесь совсем одна, никому до меня нет дела. Отец предается размышлениям, мама — любви, все, кто мог быть мне любовником, уже разобраны, я скучаю. Хорошо, хоть госпожа Тербуш заинтересовалась мною.
Дидро (подходя к ней). Я хочу, чтобы вы вычеркнули этот эпизод из вашей памяти.
М-ль Гольбах. Нет, не приближайтесь. Я никогда не смогу выносить человека, который владеет моей тайной. Это оскорбительно. Это унизительно. Я больше не смогу смотреть вам в глаза.