Распутный век
Шрифт:
11 июля 1780 года Ферзен высадился в Ньюпорте. Он задержался в Америке на три года: выступал на стороне Вашингтона, участвовал в многочисленных военных операциях, способствовал взятию Иорктауна и был награжден в конце концов орденом Цинцината. Вот так из-за любви к французской королеве Жан-Аксель неожиданно помог созданию республики…
Пока Ферзен воевал за независимость Американских Штатов, Мари-Антуанетта продолжала развлекаться в обществе м-м де Полиньяк. Вдвоем они устраивали весьма вольные собрания, где рассказывались скабрезные анекдоты, рассматривались изысканно непристойные гравюры, вслух зачитывались специально подобранные фривольные отрывки из книг… Королева обожала подобную литературу. У нее была личная библиотека, составленная из эротических книг, которыми она зачитывалась <Иосиф II
Это пристрастие, казалось, никак не повлияло на ее набожность: в церкви она увлеченно читала молитвы по большому молитвеннику, который всегда был при ней. Многие придворные восхищались той легкостью, с которой Мари-Антуанетта переходила от распущенной игривости к ангельскому смирению.
— Это доказывает чистоту ее души, — утверждали они.
Однажды случилось страшное разоблачение: во время службы упал молитвенник королевы. Кто-то из придворных бросился его поднимать и заметил под съемной обложкой книгу фривольного содержания… Он поспешно протянул все это королеве, — естественно, оба почувствовали неловкость. Так весь двор, а вскоре и весь народ узнали, что Мари-Антуанетта развлекалась во время службы текстами игривого характера.
Вольное обращение, которое привлекало королеву в м-м де Полиньяк, вскоре стало принятым в Версале! В присутствии Мари-Антуанетты дозволены были скабрезные высказывания, а некоторые придворные, зная о ее слабости, стараясь ей угодить, из кожи вон лезли лишь бы заслужить репутацию развратников. Это подтверждается анекдотом, рассказанным Фурнье-Вернейем. Вот он:
Один старый фельдмаршал, изъясняющийся лишь заученными выражениями, был представлен Марн-Антуанетте. Во время аудиенции старый маршал только и говорил что о двух своих боевых конях, которых он высоко ценил. Королева, только чтобы что-нибудь сказать, спросила у него, какого из двух коней он предпочитал.
— Мадам, — с комической серьезностью ответил он, — оседлав пегого, я уже не пересяду на гнедого, а оседлав гнедого — на пегого.
Через какое-то время разговор зашел о придворных дамах. Две слыли самыми красивыми. Королева спросила у одного придворного его мнение. Тот, подражая маршалу, нарочито медленно отчеканил:
— Мадам, если бы во время сражения я оседлал…
— Будет, будет… — живо остановила его королева и рассмеялась.
Неожиданно и чрезмерно добродетельный Людовик XVI стал проявлять интерес к вольным речам. Однажды утром во время приема доселе исключительно сдержанный король рассказал приглашенным, что ночью он занимался с королевой любовью и у него это неплохо получилось. Башомон рассказывает об этом в «Тайных мемуарах»: «В последние дни король со всей откровенностью объявил придворным, что снова делит брачное ложе с королевой и надеется на рождение дофина, поскольку он постарался изо всех сил». Подобное превращение в сознании короля сильно удивило придворных. Злые языки стали судачить о том, что Людовика ХVI yа стезю распутства наставили Мари-Антуанета, м-м де Полиньяк и граф де Бодрей. Простой люд, естественно поверил в эту ложь не задумываясь, как всегда верят в подобные сплетни. Короля обвинили в участии в ночных оргиях в компании»любовников» королевы. Называющие себя хорошо осведомленными придворные рассказывали, что во время этих «ночных бдений» Людовик XVI и Мари-Антуанетта приказывали, устанавливать трон из папоротника в кустах и при лунном свете играли с друзьями в одну довольно странна галантную игру. Обратимся опять к «Тайным мемуарам…» Башомона:
«Выбирали короля. Он назначал аудиенции, избирал двор, осуществлял правосудие в ответ на жалобы народа — народ изображали придворные. Новому королю подавались самые необычные жалобы; не менее оригинальными были наказания и поощрения. Эти безобидные шутки заканчивались тем, что его величеству, а им почти всегда был Бодрей, приходила мысль устраивать браки. Он женил короля на какой-нибудь придворной даме, королеву выдавал замуж за кого-нибудь из присутствующих кавалеров (замечено было, что почти всегда для этой роли он выбирал себя). То же совершалось и со всеми остальными. Бодрей приказывал парам, взявшись за руки, приблизиться
Король и королева на время забывали о своем величии, находясь у подножия искусственного трона».
Все эти веселые истории — а разыгрывались они в подражание светским играм — немало способствовали дискредитации королевской семьи. Когда 22 октября 1781 года родился дофин Людовнк-Жозеф-Ксавье-Франсуа, в народе шептали, что ребенок зачат на папоротнике, а граф Бодрей — его счастливый отец. Граф Д Прованс утверждал это со всей определенностью. Вскоре из уст в уста стала передаваться эпиграмма:
Людовик, если ты хочешь посмотреть
На незаконнорожденного, рогоносца и шлюху, —
Посмотри в зеркало на себя,
Дофина и королеву.
Однажды вечером это четверостишие оказалось рабочем столе Людовика XVI. Он прочел его с понятным неудовольствием и вернулся в свои апартаменты, на всякий случай избегая смотреть в зеркала…
В июне 1783 года Ферзен вернулся во Францию и остановился в Париже, в особняке на улице Матнньон. Отец хотел видеть Жана-Акселя женатым и торопил его предложить руку и сердце богатой наследнице, девушке с большим приданым Жермене Некер, дочери Женевского банкира. Но Ферзен-сын не мог ни о ком думать кроме королевы, и потому искал повод избежать переговоров с банкиром. Неожиданно таковой подвернулся: его друг де Стайль влюбился в эту богатую, веселую и живую девушку и через два месяца женился на ней. Так Жермена Некер, которая должна была стать м-м Ферзен, стала м-м де Стайль.
Раздосадованный сенатор выбрал сыну другую достойную невесту — м-ль Лиэль. Снова молодой человек оказался в затруднительном положении, но, к счастью его, девушка вскоре вышла замуж за виконта де Капталу, и он во второй раз вздохнул свободно. В тот день, когда Жан-Аксель узнал об этом союзе, он написал сестре Софи: «Теперь я спокоен — мне об этом больше не будут говорить. Я не хотел бы когда-либо связывать себя брачными узами — это противоестественно. Разделить свою судьбу с единственной женщиной, которая любит меня, — невозможно, а никто другой мне не нужен…» Этой женщиной, конечно, была Мари-Антуанетта. Он не забыл ее и, несмотря на трехлетнее изгнание, по-прежнему любил. После своего возвращения он несколько раз видел ее с глазу на глаз, они тайно переписывались: она называла его в письмах Риньон, а он ее — Жозефина.
В сентябре 1783 года Ферзен, желая остаться во Франции, решил купить Шведский королевский полк, но не хватило денег. Тогда Людовик XVI сделал красивый жест — подарил ему полк, что вызвало бурю насмешек. Став в полковником, Жан-Аксель смог иногда являться в Версаль. Он встречался с королевой между поездками в Швецию, куда его беспрерывно вызывал Густав III. Стали ли они любовниками? Все говорит о том, что нет. Даже Мишеле, относящийся к Мари-Антуанетте далеко не благосклонно, не осмеливается это утверждать. Таким образом, любовь королевы и Жана-Акселя может расцениваться как сверкающее украшение в грязи XVIII века.
Весной 1784 года Мари-Антуанетте пришла в голову очаровательная идея — подарить любимому праздник. Предлогом послужил визит шведского короля Густава III. Королева разослала приглашения на 21 июня. Это был восхитительный вечер. Приглашенные, одетые по желанию королевы во все белое, пошли по освещенному парку к Храму любви. Там собралась толпа, так как Мари-Антуанетта позволила войти в парк «всем честным людям», если у них есть белое одеяние.
Внезапно за храмом вспыхнуло пламя — и через несколько секунд весь парк, казалось, был в огне. Столбы искр поднялись к вершинам деревьев, обагрив облака, Это пламя, питаемое тысячами вязанок хвороста окружало Храм любви и послужило чудесным символом, избранным Мари-Антуанеттой, чтобы выразить силу своей любви. Ничего не понимающая толпа захлопала в ладоши. Взволнованный Ферзен, стоя под деревом, созерцал этот спектакль, значение которого было ясно ему одному. Вдруг нежный голос прошептал ему на ухо: