Распятая на звезде
Шрифт:
Тут вместо порядка началась беспорядочная стрельба,.. причем пальба усилилась, когда поднялся крик расстреливаемых…
Из воспоминаний М.А. Медведева (Кудрина)27:
… Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, женский радостный крик: – Слава Богу! Меня Бог спас! Шатаясь, подымается уцелевшая горничная – она прикрылась подушками, в пуху которых увязли пули. У латышей уже расстреляны все патроны, тогда двое с винтовками подходят к ней через лежащие тела и штыками прикалывают горничную. От ее предсмертного крика очнулся и
Из протокола № 159 заседания Совета Народных Комиссаров о расстреле царской семьи28:
Москва, 18 июля 1918 г.
Председательствует Владимир Ильич Ульянов (Ленин).
Слушали:…
Внеочередное заявление Председателя ЦИК тов. Свердлова о казни бывшего царя Николая II…
Постановили: Принять к сведению…
Расставание с прошлым
Екатеринбург, июль 1918 г.
Дом Ипатьева, где еще совсем недавно жил царь, имел неполных два этажа. Парадное крыльцо дома, выходившее на Вознесенскую площадь, имело лишь 3-5 наружных ступенек и ступенек восемь уже за входной дверью внутри вестибюля и приводило прямо во второй этаж.
В комнате, занимавшейся Великими княжнами, кроватей не было. Их походные кровати, привезенные из Тобольска, были сложены со всем багажом в каретнике. На одной из этих кроватей, ближней к проходу, не было чехла на спинке; он валялся наверху в столовой с кровавыми следами обтертых об него рук.
Угловая комната верхнего этажа с двумя окнами, выходящими на Вознесенскую площадь, и двумя на Вознесенский переулок, служила спальней бывшему Государю Императору, Государыне Императрице и Наследнику Цесаревичу. Левое окно, выходящее на площадь, имело снаружи частую железную решетку. На правом окне на левом его косяке рукой Государыни начерчен египетский знак благополучия и под ним поставлена дата: “17/30 апреля 1918 г.” – день приезда императорской семьи в Ипатьевский дом.
В смежную комнату вела дверь без дверных половинок; это комната Великих княжон. Она имела одно окно с двойной заклеенной рамой без форточки. Комната была почти без мебели: у стены стоячее зеркало, два кресла, столик, два стула29. На них сидели люди, одетые в кожаные куртки. Один из них разбирал ворох одежды, грудившийся прямо перед ним. Он аккуратно поднимал каждую вещь, вертел в руках, тщательно осматривал, а потом несколько раз встряхивал и перекладывал в другую кучу, лежащую поодаль. Делом своим он был увлечен чрезвычайно. Второй расположился у растопленного камина, на горящие поленья которого периодически закидывал какие-то тряпки, время от времени приподнимая и переворачивая их чугунной кочергой с короткой ручкой. Эта работа не вызывала у него никакого интереса. Развернувшись в очередной раз, он с горечью констатировал:
– Вот ты, Никулин вечно все самое интересное захватываешь. А я теперь должен жечь окровавленные царские обноски.
– Занимайся со своим костром,
– Ладно тебе важничать. Тоже мне, командир нашелся. Дай-ка я царские шмотки примерю – может что подойдет…
– Я тебе примерю! Голощекин приказал ничего из дома без приказа не выносить. А если кто-нибудь что-то к рукам приберет, обещал расстрелять, не взирая ни на какие заслуги.
– Но я же сам нынче видел на любовнице Дидковского сапожки, которые раньше одной из княжон принадлежали.
– Ты с комиссарам себя не ровняй. Иди, давай, к печке, а то огонь совсем зачах!
Недовольный товарищ Сахар вновь занялся своим скучнейшим делом. Но в это время красноармейцы затащили в комнату очередной ворох одежды.
– Это последняя… Из самих царских покоев.
– Славно. Через часок все закончим. А вы, – Никулин повернулся к красноармейцам, – соберите всю мелочь: щетки зубные, гребешки, шпильки, мыльницы, пузырьки всякие, и закопайте их за каретником. Да собирайте тщательно, чтобы в комнатах ничего не осталось.
– А что с книгами делать? Их много…
– Насчет книг никаких указаний не поступало. Кому они нужны?! Сожгите их к чертовой матери.
– Будет сделано, товарищ Никулин! Разрешите идти?
– Валяйте.
Как только красноармейцы ушли, в комнату ввалился коренастый невысокий мужик, одетый в гимнастерку, туго перевитую ремнями, и армейские бриджи, заправленные в сапоги. Лицо у него было удлиненное с непропорционально широким лбом. Густые прямые брови нависали над впалыми глазницами с коричневатыми веками. Жесткий, сосредоточенный взгляд. Слегка раздутые ноздри. Широкие чувственные губы. Короткий скошенный подбородок.
– Вечно ты, Бобыль30, припрешься, когда тебя не просят, – недовольно буркнул Никулин, всецело погруженный в разглядывание лежащих перед ним вещей.
– Поговори мне еще! – вошедший был явно не расположен к дискуссии. Он деловито приблизился к последнему вороху, только что принесенному красноармейцами, и начал поочередно выхватывать военные мундиры, которые когда-то так любил носить царь.
– Куда лезешь! Руки убери! – попытался утвердить собственное главенство в переборке вещей Никулин.
– Тебя что, на месте шлепнуть? Пошел вон!
– Но, Бобыль… – повелительные нотки в голосе Никулина разом сменились плаксивым причитанием, – Голощекин с меня за это по полной программе спросит…
– Не бойся. Я с ним договорюсь. – С этими словами собеседник проворно скинул свои штаны и стал натягивать царские брюки, а затем и надел китель. – Ну, как?
– Пиджачок впору пришелся. Ты в нем, прямо, как белогвардейский генерал. А штаны широковаты – сзади весят, как будто только что в них навалил.
– Ладно, сойдет! Отбери мне всю военную форму, которая раньше принадлежала царю да цесаревичу. Я ее заберу. Вот мандат, подписанный самим Голощекиным, – смилостивился он, заметив отчаяние в глазах Никулина. – Мундиры нынче никому не нужны, не в них же по городу гулять. Морячки, не разобравшись, на месте прихлопнуть могут. А нам для революционного дела они вполне сгодятся. И заканчивайте побыстрее. Скоро уже грузовики к вам подъедут.