Распятая на звезде
Шрифт:
Появившаяся определенность окончательно взбодрила Маргариту Павловну: муж жив и здоров, а дальше все с божьей помощью наладится!.. Вместе с хозяйкой дома она весь вечер колдовала над плитой – хотелось приготовить узнику царский обед, чтобы хоть им скрасить горечь его заточения.
На следующее утро Маргарита Павловна вместе с Ольгой, сопровождаемые Владимиром Петровичем, пришли в «Американские номера». Они были уверены, что им позволят пообщаться с заключенным. Но этого не произошло. Еду у них отобрали на входе и выпроводили восвояси. Аничков, уже наученный прежним опытом, посоветовал
Первая неудача не обескуражила. На следующий день они пришли снова. И опять все повторилось – взглянуть на Александра Дмитриевича им не удалось… Через неделю Маргарита Павловна запретила дочери ходить с нею – уж больно скабрезные взгляды сопровождали молодую девушку в коридорах ЧК. Сама же она не могла найти для себя никакого дела, не связанного с судьбой мужа.
Она бесцельно бродила по городу и почти каждый день оказывалась на Кафедральной площади, где неизменно сталкивалась с убитыми горем женщинами…
Еще весною (Маргарита Павловна не помнила конкретной даты, но тогда Аксеновы еще жили на городской квартире) на главную площадь города привезли подводы с убитыми красноармейцами. Говорили, что они погибли под Троицком в бою с восставшими казаками. Тогда под красными полотнищами собралась большая толпа. У пустующего постамента памятника Царю-Освободителю (саму скульптуру сломали и уволокли куда-то еще в прошлом году) выкопали огромную могилу. И в нее без гробов и отпеваний посбрасывали привезенные тела. Играла траурная музыка, говорились пламенные речи, а потом комиссары ушли, оставив только плачущих жен да матерей. Горестно на это было смотреть. Но еще печальней было от того, каким неудачным оказалось место для новоявленного захоронения – на перекрестке улиц с оживленным движением, рядом с трактирами и кабаками. Женщины рыдали над родными могилами, а вокруг сновала абсолютно равнодушная к их горю толпа.
Комиссарам важно было превратить похороны в массовую акцию, укрепляющую их власть. Поэтому место для них было выбрано именно там, где проходили регулярные митинги. И теперь подобные манифестации можно сделать более мрачными и более торжественными – отныне здесь легко «клясться кровью героев» и призывать к «отмщению за безвинные жертвы». О чувствах же простых людей никто думать не пожелал.
Очень скоро коммунистический погост стал знаковым местом. Но совсем не таким, как виделось это большевикам. Едва ли не каждую неделю под покровом темноты братскую могилу разрушали и оскверняли: то зальют ее жидкостью из ассенизаторского обоза, то подбросят дохлую кошку или собаку, то напишут краской похабные надписи… Наутро бедные женщины все чистили, отмывали, приводили в порядок, а чтобы отбить зловонный запах, забрасывали холмик свежесрезанными пихтовыми ветками… и плакали, плакали, плакали…
Маргарита Павловна раньше жалела этих женщин. Но в последние дни она перестала им сочувствовать…
Однажды на днище опустошенной кастрюли, возвращенной ей тюремщиками, она нашла надпись, сделанную химическим карандашом рукою мужа: «Все хорошо»… Ее счастью в этот день не было предела – первая весточка, вселявшая надежду на то, что скоро все разрешится наилучшим образом.
На
Она получила это известие в тот момент, когда с увлечением колдовала над приготовлением салата оливье – любимого лакомства Александра Дмитриевича. В тот день после долгих усилий ей удалось раздобыть все необходимые ингредиенты для самодельного майонеза, который ей всегда удавался на славу.
Когда ей зачитали жуткие слова, она тут же упала в обморок и больше не вставала. Аничковы перенесли ее на кровать, попытались привести в чувство, но она не реагировала ни на какие усилия, продолжая бессмысленно смотреть в одну точку. Послали за доктором. Но чем он мог помочь в такой ситуации?
Прибежала Ольга, еще ничего не знавшая о случившемся. Открывшаяся ей картина рассказала все без слов. К счастью, девушка с большим мужеством встретила постигший ее удар (молодость в этом отношении имеет свои преимущества).
Владимир Петрович бросился в ЧК, надеясь удостовериться в том, что написанное в газете – чудовищная ошибка. Но никто из комиссаров общаться с ним не пожелал. И только старый красноармеец, дежуривший на крыльце, подтвердил, что ночью увозили кого-то на расстрел, и что никаких тел родственникам выдавать не будут.
Как же так?! Даже разбойникам не отказывали в милосердии быть похороненными по христианскому обряду! Но свое недоумение и возмущение по этому поводу Владимир Петрович благоразумно оставил при себе, понуро поплетшись обратно домой:
«Почему, за что был убит Александр Дмитриевич, в жизни не сделавший никому ничего плохого? Значит, подобное может ожидать любого из нас, если мы случайно окажемся в неудачное время в неудачном месте? Человеческая жизнь сейчас совсем ничего не стоит, и с ней можно расстаться по малейшей прихоти любого человека, имеющего оружие»?..
Целый день Маргарита Павловна пролежала неподвижно. К сожалению, про нее нельзя было даже сказать, что она находилась «без чувств». Она, вне всяких сомнений, испытывала настолько острую боль, что время от времени отчаянно стонала и скрежетала зубами. К вечеру эти звуки стали раздаваться все чаще и чаще…
Утром неожиданно для всех она подняла голову и решительно произнесла:
– Я хочу умереть дома!
Твердость сказанной фразы не оставляла сомнений в ее осмысленности, в том, что именно это стало единственным желанием несчастной женщины. Но как ее везти в таком состоянии?..
Неподвижно пролежав около получаса, Маргарита Павловна опять привстала и голосом, не терпящим возражений, повторила свое требование. А вскоре, когда Ольга меняла влажную повязку на ее лбу, она судорожно схватила дочь за руку и крепко ее сжала:
– Увези меня домой! Я хочу там умереть! А здесь я быть не могу!
Вызванный вновь доктор констатировал, что физическое состояние Маргариты Павловны, учитывая ее нынешнее положение, можно считать удовлетворительным. Ее можно перевезти в усадьбу, обеспечить ей там надлежащий уход и надеяться на лучшее, ожидая, что психологический шок будет преодолен.