Распятая на звезде
Шрифт:
– Встать в шеренгу!
Но люди, к которым она была обращена, уже поняли свою обреченность и утратили способность к организованности и выполнению приказов. Они, сбившись в кучу, стали инстинктивно жаться друг к другу. И попытки конвоя растащить их в стороны ни к чему не привели.
Вскоре «товарищ Сахар» понял всю тщетность дальнейших усилий по наведению порядка и отозвал к себе красноармейцев. Те живо и сноровисто выполнили его приказание, выстроившись в два ряда, и вскинули карабины на изготовку.
Распорядитель расстрела, очевидно, не чуждый дешевой театральности, решил придать моменту торжественности. Подняв
– Вы, представители бывшего эксплуататорского класса, являющиеся врагами трудового народа, сейчас ответите за смерть нашего товарища, председателя Екатеринбургского горкома нашей родной большевистской партии, товарища Малышева Ивана Михайловича…
Александру Дмитриевичу был знаком этот бывший заведующий больничной кассой Верх-Исетского завода, обретший после революции большую власть, которая его нисколько не изменила. Он остался все таким же недалеким и малообразованным. Но теперь налет властности и высокомерия делал черты его лица еще более неприятными. А взгляд его рыбьих глаз, способных долго смотреть, не мигая, стал просто невыносимым… Вот за кого придется отдать свою жизнь!
– …Он отправился на борьбу с контрреволюцией, – продолжал разглагольствовать оратор, – поднявшей свою голову в Златоустовском уезде. Но на Симском заводе подлые враги рабочего класса исподтишка убили нашего товарища. Он сложил голову за победу пролетариата, за торжество социализма. Но его смерть не останется без ответа. За каждого нашего павшего героя мы будем уничтожать десятки буржуев! Сегодня настала ваша пора отвечать за все злодеяния вашего класса…
На этом поток его убогого красноречия истек. Он резко вскинул руку вверх и по-флотски выкрикнул:
– Товсь!
Жертвы совсем потеряли остатки воли: кто-то завалился на колени, кто-то заскулил, иные запричитали, обращаясь то к палачам, то к богу:
– Родненькие, не стреляйте!
– Господи, помоги!
– За что? Что мы сделали?
– Только не убивайте!..
Из речи Я. М. Свердлова13
Я хочу остановиться на вопросе смертной казни…
Я – не сторонник употребления резких слов, но важно указать, что как-нибудь нужно свести концы с концами… Это невозможно, и если говорить сколь-нибудь серьезно о тех мероприятиях, к которым нам приходится прибегать в настоящее время, о том, к чему мы имеем намерение призвать все Советы, о том, что имеем намерение предложить Всероссийскому Съезду Советов, – мы можем указать отнюдь не на ослабление террора по отношению ко всем врагам Советской власти, отнюдь не на ослабление, но, наоборот, к самому резкому усилению массового террора против врагов Советской власти.
Считаете ли вы правильной или нет самую беспощадную борьбу всеми доступными нам средствами?.. Считаете ли целесообразным применение самых суровых кар, вплоть до применения казни, по отношению ко всем контрреволюционерам?.. Мы глубоко уверены, что полное одобрение встретят все наши действия в борьбе с контрреволюцией, которые мы вели до сих пор!..
Александр Дмитриевич, вопреки всему сохранивший присутствие духа, понял, что сейчас ему предоставляется единственный шанс на спасение. Пусть он ничтожно мал, но он есть!… Когда
Стрельба прекратилась. Но это еще не конец! Наверняка, решат перепроверить свою работу и добьют оставшихся… Молчать, не шевелиться, ни единым мускулом не выдать того, что жив… К счастью, луна все еще скрыта за плотными облаками. Сверху в несколько рядов лежат трупы. А на дно зловонной канавы красноармейцы не полезут, едва ли захотят мараться.
Где-то рядом послышался стон, а за ним – отрывистый глухой пистолетный выстрел. С противоположной стороны повторилось то же самое. А потом все затихло Только «товарищ Сахар» негромко отдавал какие-то приказания.
«Неужели все закончилось, и я спасен!» – подумал при себя Александр Дмитриевич и открыл один глаз, оказавшийся замазанным чьей-то чужой кровью… Но нет: по краю канавы шли какие-то люди и подносили к телам зажженные спички:
– Моргнул, подлец! Мертвым прикинулся! Хотел нас перехитрить… Получи, собака! – одинокий выстрел прервал еще чью-то жизнь.
– А этот, смотри, ручками, ножками сучит. Совсем, как таракашка. Мы его как жучка и прихлопнем, – в живот очередной жертвы со всего размаха воткнулся штык. Тело судорожно забилось в конвульсиях. – Смотри, как смешно он трясется. Эх, в темноте плохо видно. Надо было фонарем подсветить.
«Молчать, не двигаться, ничем не выдавать, что живой», – Александр Дмитриевич мысленно повторял себе один и тот же приказ: «Ты умер, умер – замри»!
Красноармейцы прошли мимо него, так ничего и не заметив…
Через четверть часа затарахтели автомобили, раздалась команда:
– По коням!
Но еще долго Александр Дмитриевич неподвижно прислушивался к тишине… Наконец, он решил выбраться из-под груды тел. Он не верил своей удаче:
– Живой!
Он осмотрелся, пытаясь найти тех, кому тоже посчастливилось выжить… Нет, все мертвы!
Он поднялся и, пошатываясь, побрел в сторону леса.
Дорога домой
Юго-восточные пригороды Екатеринбурга, июнь, 1918 г.
Александр Дмитриевич плохо помнил, что было дальше, в сознании мелькали только смутные картинки: вспаханная земля, неглубокие ямы, заполненные водой (в некоторые из них он проваливался едва ли не пояс, а затем выбирался не без труда), какие-то деревья, выжженная поляна, далекий свист паровоза. Он совершенно не понимал, куда он шел, главное – подальше от этого страшного места…
Часа через два, когда раннее восходящее летнее солнце едва-едва осветило северо-восточный край неба, он вышел к странным постройкам, не похожим на жилые дома. Не размышляя, он забрался под крыльцо ближайшего из них и там затаился. Ощутив, наконец, относительную безопасность, он погрузился в глубокий, тяжкий сон…
Очнулся он ближе к вечеру и долго лежал, не шевелясь. Он пытался уловить каждый шорох, но ничего не выдавало присутствие людей. Осмелев, он повернулся на бок и через щелку стал осматривать место, в котором очутился.