Распыление. Дело о Бабе-яге
Шрифт:
В следующий миг меня толкнула могучая рука, а мимо пролетел гигантский язык пламени.
— Не спать, падаван. Нас ожидает последняя часть Марлезонского балета…
Ведьма не собиралась сдаваться и рвалась в небо, плюясь огнем, как психованная шутиха.
— Подсекай её, подсекай! — руководил Лумумба. — А теперь тяни…
Кожа на ладонях уже была сорвана до мяса.
— Может, вы хоть как-то примете участие? — прошипел я сквозь зубы. — Это ж не щука, в конце концов…
— Тебе лишь
— Сами виноваты. Не надо было наводить тень на плетень… Я может, все глаза себе выплакал, а вы — как чертик из табакерки. Чуть до инфаркта не довели, честное слово. Могли бы и раньше появиться. До того, как ваши верные ученики обгорели, как головешки.
— Да и совсем не обгорели. Так, припеклись чуток. До меня еще далеко… — Лумумба сверкнул своей фирменной улыбкой. Пламя на крыше он, кстати, потушил. — Ты веревку-то не отпускай. — напомнил драгоценный учитель. — А то превращу в птеродактиля, и полетишь её ловить.
— А вам бы всё стращать сиротинушку. — пыхтя, я, наконец, намотал конец веревки на железную трубу, торчащую из крыши. — Вот, пожалуйте, никуда она теперь не денется.
Прищурившись, наставник наблюдал за ведьмой. Та, прямо в воздухе, начала трансформацию. Крылья усохли, шея истончилась и выскользнула из петли.
— Ловите её, дядя Базиль! — закричала Маша. — Уйдет…
— Не уйдет.
Вопреки угрозам превратить меня, Лумумба изменился сам. Нос его вытянулся клювом, из спины, прямо сквозь рубашку, проросли черные перья. Раскинув руки-крылья, он подмигнул нам, а потом сиганул на спину ведьме. Так, вдвоем, они и канули в бездну.
Мы с Машей одновременно подбежали к краю. Редкие газовые фонари нисколько не развеивали тьму на площади, ставшую еще более густой на фоне пожара. И там, в этой тьме, ворочалось что-то громадное, плотное, постоянно меняющее форму. Проскакивали синие молнии.
— Так мы ничего не увидим. — сказала Маша. — Нужно как-то спуститься.
— Прыгать слишком высоко. — я не мог оторвать взгляда от клубка тел. — Разобьемся.
— А здесь поджаримся.
Я оглянулся. Огонь, потушенный Лумумбой, разгорался опять. Местами крыша провалилась, и сквозь дыры вырывались языки пламени.
Пройдясь вдоль края, я обнаружил внизу балкон, на который можно было спрыгнуть, и позвал Машу.
— Что-то ты не очень рад тому, что Лумумба воскрес, а? — спросила она, ловко приземлившись за ограждением. Под моим же весом балкон жалобно затрещал, и я поспешил перелезть на водосточный желоб, обхватив его руками и ногами.
— Ты не понимаешь. — стена была горячей, как в хорошо натопленной бане. — Ты не знаешь, что я чувствовал, когда думал, что он погиб…
Маша, выждав, пока освободится место, тоже перелезла на трубу.
— Я-то как раз понимаю. Не хуже тебя, между прочим. Представь, каково мне было, когда Зверь появился прямо здесь, в Пеликане? — я, кряхтя, перебрался на подоконник, за которым не было огня. Помог Маше. — Чурбан вислоухий. — буркнула она. — Только о себе и думаешь.
Подоконник был широкий, и мы остановились, переводя дух.
— Сама чурбан. Никакого сочувствия от тебя… Кажется, здесь можно перелезть на дерево. Оно, по крайней мере, не горит.
Подтянув к себе толстую ветку, я подсадил на нее Машу.
— Понимаешь, я теперь никогда не смогу доверять ему безоглядно. — уцепившись руками за ту же ветку, попытался подтянуться. Маша, ухватив меня за шиворот, помогала.
— Наконец-то слышу слова не мальчика, но мужа. А то были опасения, на всю жизнь инфантилом останешься, — сказала она, когда я уселся рядом на ветке.
— Я не инфантил.
— А тогда не ной, как маленький.
— А я и не ною, а делюсь переживаниями.
Никак не могу понять: это ветка качается на ветру, или у меня голова кружится?
— Очень тронута. Теперь захлопни пасть и давай руку. А то свалишься, как мешок с дерьмом.
— Злая ты.
— Не мы такие, жизнь такая.
Обдираясь о жесткую кору, перемазавшись в смоле, мы спустились на землю и припустили к месту битвы.
Вокруг площади стеной стоял народ. Задние ряды упрямо вытягивали головы, мальчишки гроздьями облепили фонарные столбы и деревья. Любая возвышенность пользовалась огромным спросом — никто не хотел упустить хотя бы мгновения из эпической битвы Бабы Яги с Лумумбой. Точнее, это мы с Машей знали, что там происходит на самом деле. Остальным, кому не посчастливилось присутствовать на горящей крыше, оставалось только гадать. Версии выдвигались различные.
— У ей там, в подвале, зверинец был. — вещал со знанием дела старичок в теплом меховом жилете и косоворотке. — Бестиарий, по научному. Для опытов. А как пожар начался, бестии и вырвались. Теперь территорию делят.
— Да не, какие бестии? — возражал деду мужик с черной окладистой бородой. — Ты чот, дед Илюша, путаешь. Морок это. Приблудный маг наколдовал, шоб народ пужать.
— Морок, гришь? — щурилась рядом тетка в цветастом платке. — Дак иди, сунь руку в евонну пасть. Поглядим, какой это морок…
Мы, работая локтями, продвигались к центру площади.
— Почему они не разбегаются? — спросил я. — Это может быть опасно.
— Надоело. — Маша застряла меж двух толстых теток, пришлось ей помочь. — Устал народ бояться. Чувствуют, что дело к развязке, и хотят всё своими глазами увидеть.
— Сдается мне, на нашу казнь с не меньшим любопытством смотрели бы.
— Тише ты, дубина. Радуйся, что нас пока никто не узнал…
И то верно. Что-то я слишком быстро успокоился. Как увидел, что драгоценный учитель жив-живехонек, так и расслабил булки. А рано. Он ведь может и не победить…