Расщепление
Шрифт:
– - Мя-у, -- раздается позади меня.
Оглянувшись, я замечаю призрачного в лунном свете Кота. Его зеленый взгляд кажется удовлетворенным и все еще требовательным.
– - Ах ты, мой красавчик, -- говорю я и подхожу к Коту, -- спасибо, малыш, выручил. -- Я глажу его, почесываю за ухом, а Кот жмурится, громко мурчит и трется о мою ногу. -- Ну, теперь моя очередь вести тебя, -- говорю я и делаю шаг в сторону костра, -- пошли за мной.
Под непрестанное котовое "Мя-у! Мя-у..." я подхожу все ближе к костру, и тут огонь вспыхивает необычайно сильно. За долю секунды я успеваю увидеть людей, даже обрадоваться
"Кладбище!"
Уже забытое болевое кольцо Сатурна тут же материализуется и сдавливает голову болью снаружи, в то время как другая боль пытается взорвать череп мой изнутри.
– - Мя-я-у-у-у!!!... Мя-я-у-у-у!!!... -- вопит Кот, подобно иерихонской трубе.
Люди у костра поднимаются, оборачиваются ко мне. Их лиц я не вижу, но ощущение, что знаю каждого из них, становится все сильнее.
Воздух, несущий в себе саму душу полыни, обжигает гортань, я задыхаюсь и сквозь кашель пытаюсь разглядеть стоящих у костра, но вижу лишь контуры на фоне яркого мятущегося пламени.
Вдруг за костром возникает движение и словно из пламени появляется человек -- цыганка, ее я узнал тотчас же!
Звук несущейся к земле авиационной бомбы заполняет собой все вокруг, и я ощущаю, как моя голова взрывается, разбрызгиваясь фейерверком мозга, полыни, времени... ПАМЯТИ...
"Позолоти ручку, дорогая, что было, что будет..."
...Я кричу и вырываю свою руку из горячей маминой ладони. Я бегу, куда глаза глядят, бегу, бегу... спотыкаюсь и падаю. Я лечу вниз, во тьму...
В кромешной тьме я открываю глаза. В голове слет юных барабанщиков, и каждый из них долбит в свой проклятущий инструмент. Напротив -- два невероятно мудрых, по-прежнему нетерпеливых и голодных зеленых глаза.
– - Задолбал... -- обреченно бормочу я и, превозмогая нежелание, опускаю ноги с кровати.
ГЛАВА 13,
жена, похмелье и другие неприятности
объединяются против нашего героя
Наступившее утро одарило меня громкими и препротивными воплями будильника -- телефон вибрировал, прыгал и верещал -- и какой-то особенно извращенной головной болью. Поднимаясь с кровати, я мечтал лишь об одном -- об острой гильотине. Когда же я вышел из спальни, то в дверях квартиры застал Анютку. Она стояла с неизменной спортивной сумкой на плече (ее плавание по утрам меня восхищает и убивает одновременно) и огромным портфелем в руке. Взгляд моей чаровницы медленно поднялся от моих ступней к моей голове, и, когда наши глаза встретились, я услышал (неужели я это заслужил? не помню):
– - Ты был как свинья.
Во взгляде Анечки содержалось столько укора, что я оторопело замер. Когда же мысли, все еще растворяемые остатками выпитого вчера спиртного, сложились в какие-то слова, в прихожей
Пребывая в состоянии эдакого полусуществования, я поплелся на кухню и здесь обнаружил Кота. Он, напряженный как струна, сидел на подоконнике и наблюдал за птицами, устроившими тусовку на соседском балконе. Увидев меня, о птицах Кот сразу забыл, спрыгнул на пол и, заговорщически посмотрев мне в глаза, стал тереться о мою ногу.
– - Экий ты все-таки... -- сказал я и в качестве своеобразного поощрения легонько пошлепал Кота по бокам. Тот тут же запрыгнул на стул, где лежал его чесальный коврик и, в ожидании длительного массажа, стал крутиться на нем, поглядывая на меня.
Но до игрищ ли было мне? После событий вчерашнего немыслимого дня, обильных вечерних возлияний и ночи, потешившей меня невнятным кошмаром, который я тем не менее помнил до последнего жеста, до малейших эмоций, мне хотелось совсем другого.
Таблетка антипохмелина -- раз, таблетка -- два, ну и три -- до кучи.
Я надеялся на чудо, но его не случилось: боль не ушла, она лишь слегка притупилась и по-прежнему ощущалась как нечто живое, скребущееся внутри головы. Все утро прошло под созвездием мерцающего похмелья.
На завтрак я ограничился лишь парой чашек эспрессо и, продолжая мучиться головой, отправился на работу.
Жужжащий сегодня особенно яростно офис встретил меня простреливающими мозг телефонными звонками, немыслимо громко разговаривающими коллегами, а ближе к обеду добил невозможно отвратительным запахом булочки с корицей.
"Что б вы подавились этой булочкой", -- думал я, адресуя свое пожелание неизвестному гурману и почти задыхаясь от приторно-сладкого запаха.
Добавить другие нелестные пожеланиями я не успел: зазвонил мой телефон, не рабочий -- мобильный.
– - Алло, -- пробормотал я.
– - Привет, это...
Я увидел, как кожа на моей руке покрылась ордой огромных мурашек.
– - ...Леха.
Я молчу. Мурашки на руке шебутятся, толкаются и меняются местами.
– - Срочно нужно поговорить, -- безапелляционно раздается в трубке, -- приезжай на... -- и он назвал станцию метро.
Человеческие качества, каковые меня бесят больше всего, -- это беспардонная наглость и наплевательство на интересы других (особенно на мои), как случилось в эту минуту. Леху -- или то, что казалось Лехой -- совсем не интересовало, могу ли я приехать, хочу ли в конце концов, -- приезжай и все.
– - Нет, -- ответил я и отключился.
Если краткость -- сестра таланта, то сейчас я стоял на пороге гениальности.
Возмущение, моментально взбурлившее во мне, не только изгнало орды мурашек, но и свершило долгожданное чудо -- головная боль вдруг ушла и мне сразу похорошело. В один миг солнышко за окном стало маняще желанным, офисные разговоры и трезвон телефонных аппаратов напрягать перестали и даже запах булочки с корицей, хоть еще раздражал, но ощущался не настолько гадким. Потому-то на следующий звонок я ответил уже с улыбкой, хотя знал -- звонит все он же, настырный живой или нет Леха.