Рассеиваясь, как свет. Призрачная красота
Шрифт:
Макс повернулся и окинул меня взглядом, поджав губы и хмуря лоб. Он уже наполовину стащил с себя гидрокостюм, и мне было весьма нелегко не давать своим глазам смотреть не на его лицо, а на его мускулистые грудь и живот.
– Ты могла бы написать, что мой кайт улетел, когда я его проверял, а ты попыталась помочь поймать его. Такое объяснение тебе бы сгодилось?
– Наверное, да. Или же ты можешь просто рассказать всем правду – что ты испытывал свой кайт, на что-то напоролся, растянул колено и тебе пришлось позволить кайту улететь. Ведь в этом нет ничего страшного, что, разве не так?
– Пожалуй,
В конце концов первой заговорила я.
– Я наблюдала за тобой. Тот прыжок, который ты проделал незадолго до того, как упал, был просто потрясающим!
– Знаю, – невесело согласился он. – Я ужасно доволен собой. Я чувствовал себя так, словно взаправду могу летать.
– Ты и правда взмыл очень высоко, – подтвердила я. – А что с тобой было потом?
– Точно не знаю. У меня все шло просто отлично, и тут я увидел на берегу тебя, не смог удержаться от искушения немного порисоваться. Затем раздался жуткий треск, и я оказался под водой.
Я украдкой скосила на него глаза – он сидел, понурив голову, и длинные темные волосы, упавшие ему на лицо, мешали мне видеть его черты, а пальцы все еще нервно теребили обрезок веревки.
– Я думал, что умру, Алекс, правда думал, что мне конец. Падение вышибло из меня весь воздух, и мои легкие сразу наполнились водой. Я не понимал, где верх, куда нужно двигаться, чтобы всплыть на поверхность, и был в жуткой панике. Я едва смог поверить своему счастью, когда обнаружил, что ты меня перевернула и подняла из воды, и увидел тебя. – На секунду он снова замолчал. – Если бы не ты, я был бы уже мертв.
То, что Макс описывал, было мне до странности знакомо, и, когда он закончил говорить, я поняла, почему – Кэллум уже описывал мне, что человек чувствует, когда тонет, как ему кажется, что его легкие горят и у него нет иного выбора, кроме как вдохнуть смертоносную воду, как он теряет последнюю надежду…
– Ты слишком драматизируешь ситуацию! – Мне совсем не хотелось, чтобы он чувствовал меня своим должником. – Рядом были и другие люди, только там, за деревьями, а не на самом берегу. Так что погоди рисовать себе картины похорон. – Я игриво ткнула его кулаком в бицепс, но тут он неожиданно осторожно и нежно сжал мою руку в своей.
– Я не забуду этого, Алекс, – тихо произнес он, и его пронзительные темно-карие глаза посмотрели прямо в мои.
Я на мгновение стиснула его руку, постаравшись не передернуться от боли в ладони, затем быстро отпустила ее, рассмеявшись так естественно, как только могла.
– Ты слишком размяк, – поддразнила его я, пытаясь не допустить, чтобы наш разговор окончательно перешел в серьезное русло, в которое его, похоже, стремился повернуть Макс. – Как сейчас твоя нога? Или ты наврал, когда сказал, что тебе не нужно обращаться в больницу?
Макс вытянул ногу и поморщился; мы оба уставились на его колено. Я невольно подумала, что у него очень красивый загар.
– Честно говоря, я чувствую себя совсем неважно. Вряд ли сегодня еще раз выйду в море на кайтборде.
– Вероятно, тебе надо будет приложить к колену пузырь со льдом, иначе придется пролежать на пляже все остающееся время нашего пребывания в Испании.
– Бывают места и похуже, – пробормотал он, глядя на меня с чуть заметной улыбкой. Я улыбнулась ему в ответ, потом повернулась и снова начала смотреть на волны.
Мое внимание привлек блеск солнца на серебряном ободке браслета, и я вдруг представила себе, что сейчас на меня – на нас – смотрит Кэллум и видит, как мы вместе сидим на песке. Меня пробрала дрожь, но я тут же твердо сказала себе: да ну, это просто смешно, ведь Макс всего лишь мой друг, и так все и останется. Я уверяла себя в этом так убедительно, что почти поверила в это сама.
Искушение
Макс растянул колено, но после долгого осмотра в местной больнице врач заявил, что в остальном несчастный случай, который с ним произошел, не нанес ему вреда. Мне же наложили на руки огромные повязки и посоветовали несколько дней воздерживаться от плавания. Новость о том, что я фактически спасла Максу жизнь, разлетелась быстро: похоже, когда все это случилось, вокруг было куда больше народу, чем думали тогда мы. Придя в себя после потрясения, его родители страшно рассердились на сына за то, что он повел себя столь безответственно. Они также были так благодарны мне за то, что я вытащила его из воды, что я начала чувствовать себя неловко.
– Право же, Макс, ты должен унять их пыл, – пожаловалась я ему во время одной из наших совместных прогулок, которые мы совершали два раза в день. – Если твоя мама в благодарность купит мне еще один браслет типа индийских, я просто не смогу больше поднимать руку. – Я посмотрела на свое запястье, на котором амулет был почти полностью скрыт кольцеобразными браслетами из серебра, плетеного шелка и сверкающего бисера. Его мать явно перестаралась в выражении своей благодарности, но по крайней мере у нее был хороший вкус.
– Ох, да не мешай ей, пусть тешится. Она не перестает с наслаждением выносить мне мозг, как будто с меня недостаточно тех упражнений, которые прописали мне в больнице.
И правда, врач назначил ему для укрепления колена физиотерапию и ежедневные прогулки, и у меня быстро вошло в привычку гулять вместе с ним. Мы ходили по здешнему прекрасному песчаному пляжу, говоря о самых разных вещах. Общаться с Максом было легко. Он рассказал мне все о Кейт, девушке, с которой только что порвал, а я немного рассказала ему о Кэллуме. Мне надо было делать это осторожно, но я хотела, чтобы и другие люди воспринимали Кэллума как реального человека. Говорить о нем было мукой – мне ужасно его недоставало, но все же каждый день я ловила себя на мысли, что с нетерпением ожидаю очередной прогулки или похода в бар в обществе Макса, и тогда проходило по нескольку часов, в течение которых я ни разу не вспоминала о Кэллуме. Когда я говорила о нем, это несколько ослабляло мое чувство вины. Я успокаивала себя мыслью о том, что он бы меня понял, что он сам хотел, чтобы я хорошо проводила время, и что, как бы то ни было, между Максом и мной нет ничего такого, из-за чего я могла бы чувствовать себя виноватой.