Рассеиваясь, как свет. Призрачная красота
Шрифт:
Так что мы продолжали гулять, ходить по вечерам в бары и вообще проводить время вместе, но больше всего мне нравились наши утренние прогулки по пляжу, где мы были почти одни. С каждым днем нам удавалось заходить все дальше по мере того, как состояние его колена улучшалось.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила я, когда мы добрались до небольшого каменистого мыса, у которого днем раньше мы повернули назад. В это время как раз был прилив, так что идти в обход мыса стало опасно; если мы решим идти дальше, надо будет перелезать через нагромождение валунов.
– Совсем
– Ты бы мог перелезть на ту сторону? – спросила я, с сомнением оглядывая нагромождение огромных камней.
Макс пару раз согнул и разогнул колено.
– Уверен, со мной все будет в порядке. Только выбери путь полегче и держись рядом.
Самый безопасный способ перебраться на ту сторону мыса состоял в том, чтобы вскарабкаться на не слишком большую высоту и потом спуститься обратно на песок. Когда мы взобрались наверх, Макс схватил меня за руку.
– Мы можем здесь немного подождать? Стыдно признаться, но я немного запыхался.
– Конечно. Давай присядем и полюбуемся видом.
– Именно это я и имел в виду, – тихо сказал он и, отыскав плоский камень, сел на него, не отпуская моей руки. – Не могу представить себе такого места, где бы мне хотелось находиться сейчас больше, чем здесь. – Он потянул меня за руку, чтобы я села рядом с ним. Я чувствовала тепло руки, прижатой к моей, его сильные пальцы были сплетены с моими. Другой рукой он начал пересчитывать браслеты на моей руке, и я чувствовала острое возбуждение от каждого его прикосновения. Он считал вслух, чуть заметно улыбаясь. – Хм-м, семь. По-моему, она перестаралась, тебе так не кажется?
Я знала – мне следует отодвинуться от него, но я не могла сдвинуться с места. Я сидела так близко от него, что почти чувствовала биение его сердца, и подумала, что оно наверняка бьется сейчас так же быстро, как и мое. На мгновение на меня накатила волна желания: Макс был так великолепен, так явно увлечен мной, и с ним все стало так просто. Я знала, что, если он сейчас повернется, чтобы поцеловать меня, я не стану его останавливать.
Я почти не дышала, ожидая этого поцелуя, предвкушая прикосновение его губ к моим и то, как я ему отвечу, и поэтому не сразу сообразила, что он разглядывает мой амулет.
– Больше всего мне нравится вот этот браслет; он такой необычный. Он ведь у тебя не от моей мамы, верно?
– Да. Я ношу его уже довольно давно.
Ощутив внезапную дрожь, я вдруг ясно осознала, как дурно с моей стороны позволять Максу касаться искусно сделанной серебряной сетки, в которую заключен странный голубой камень, и, когда он подцепил ободок пальцем, пытаясь перевернуть его, чтобы разглядеть получше, мне пришлось парня остановить. Мягко высвободив руку из его пальцев, я натянуто улыбнулась и немного отодвинулась от него. Мое поведение повергло меня в ужас – ведь я подошла совсем близко к тому, чтобы позабыть обо всем и предать Кэллума.
Макс почувствовал, что что-то изменилось.
– Все в порядке? – Он поднял руку и заправил мне за ухо упавшую на лицо прядь волос.
– Да, все хорошо. Кстати, я рассказывала тебе историю этого браслета? Я нашла его на берегу Темзы. Он был проволокой прикреплен к большому валуну. Я невольно коснулась левой рукой голубого камня, находящегося внутри своего рода клетки из красивых витых серебряных жгутиков.
– В самом деле? Тебе повезло. Должно быть, он стоит немалых денег.
– Да, наверное. – Я замолчала, понимая, что должна добавить кое-что еще: – Это любимый браслет также и для Кэллума.
Макс выпрямился, чуть заметно покачав головой.
– Понятно. Что ж, тогда первый раунд, наверное, выиграл Кэллум. – Говоря это, он улыбнулся, но улыбка не достигла его глаз.
Мы решили все-таки не идти по пляжу дальше и спустились по камням тем же путем, которым и взобрались наверх, после чего, ступая по песку, пошли обратно к отелю. Наше молчание затянулось, становясь все более неловким. Я понимала, что должна что-то сказать, но все, что приходило мне на ум, казалось таким банальным. В конце концов я подумала, что можно было бы задать Максу тот вопрос, который я откладывала уже несколько раз.
– Я понимаю, что это вопрос не по теме, – нарочито бодрым тоном сказала я, – но ты ведь, кажется, говорил на днях, что изучал латынь?
– Да, изучал. Сдал по ней выпускной экзамен, но если и соберусь еще вернуться к ее изучению, то точно не скоро. А что? – В его голосе сквозило удивление.
– Недавно я наткнулась на одну надпись и подумала, что это, возможно, латынь, но я в этом не уверена.
– А ты помнишь, что там было написано?
– Ну, как это правильно произнести, я не знаю, но там было написано что-то вроде mor memoriae, – с запинкой произнесла я незнакомые мне слова.
– В самом деле? Ты уверена?
– Думаю, да. Шрифт трудновато разобрать, но, по-моему, там были именно эти слова.
– А ты можешь показать мне эту надпись?
– К сожалению, нет. Вещь, на которой я ее видела, находится не здесь. Надпись сделана на… – Я замялась, не желая говорить, что это надпись на моем амулете, поскольку была совершенно уверена, что он не сможет ее разглядеть. – Она выгравирована на серебряной рамке для фотографий, которую кто-то подарил одной из моих подруг.
– А ты можешь написать эти слова? – Он нагнулся, подобрал длинную палку, валяющуюся среди других выброшенных морем на берег деревяшек, и показал ею на гладкий песок.
– Да, думаю, могу. – Я взяла у него палку и стала писать, стараясь воспроизвести все завитушки в выгравированных буквах, которые только могла вспомнить. Макс стоял рядом, и вид у него был задумчивый.
– В латыни группы из нескольких слов могут иметь разные значения, поскольку структура грамматики этого языка отличалась от нашей. Но эта фраза не имеет никакого смысла. Memoria, слово, которое при склонении превращается в memoriae, означает «память» или «воспоминание», а что касается mor, то я никогда не слышал о таком слове.