Рассекреченное королевство. Испытание
Шрифт:
– Да неужели? – спокойно поинтересовался Эмброз, сводя на нет мелодраматический пафос Вайтакера. – Можете ли вы привести в пример какие-либо обоснованные теории или сопоставимые государственные структуры?
Генерал Вайтакер, однако, уклонился от научной дискуссии.
– Простолюдин, – продолжал вещать он, – не в состоянии управлять государством. А ведь они хотят именно этого – лишить вас законной власти. И когда вы останетесь не у дел, что ожидает нашу страну? Анархия!
– А может, выборное правительство? – поправил его Теодор. –
– О да, голосующая чернь, избирающая себе подобных… Оставьте! Пусть свиньи командуют в хлеву!
Виола широко распахнула карие глаза: ее художественная натура набрасывала эскиз будущего рисунка, расставляя по местам персонажей и окружавшие их предметы. Я даже видела эту картину, выдержанную в эстетике классицизма: спорящие представители знати, роскошная обстановка, остатки еды на тарелках и я в бирюзовом платье, невольный свидетель разыгравшейся драмы, композиционный центр, приковывающий внимание.
– Мне казалось, я приглашена на обед, – возвысила голос Виола, – а не в зал заседаний. Раз уж меня на заседания и калачом не заманишь, вы решили устроить дебаты тут, прямо передо мной?
Раздались сдержанные смешки, но генерал Вайтакер не собирался сдаваться без боя.
– Народ не посмеет развязать революцию, – заявил он.
– Я думаю, сэр, – робко предположила я, – сделав ставку на подобное развитие событий, вы проиграете.
Глаза Виолы вылезли из орбит, Теодор, переживая за меня, так плотно сжал губы, что они побелели. Эмброз ободряюще улыбнулся одними уголками рта. Я же расправила плечи.
– Один раз они уже взбунтовались и восстанут вновь, если их долготерпение не получит достойной награды.
Пунцовости цвета, окрасившей картофелеобразный нос генерала, позавидовали бы самые лучшие красильщики тканей. Прежде чем генерал успел сообразить, что мне ответить, сидевшая напротив дама, что поддела его ранее, пронзила меня колючим взглядом.
– Должны ли мы воспринимать это как угрозу со стороны алчных народных масс, которым все мало?
А я-то полагала, она наш друг и сторонник реформ. Что ж, я ошиблась.
– Н-не думаю, – заикаясь, ответила я. – Я просто хотела подчеркнуть, что они верны своим идеалам.
– Мне кажется, это важное замечание, – ринулся мне на выручку Теодор, – то, что они спокойно ждут, учитывая сложившиеся обстоятельства. Почитайте их памфлеты – в половине из них высказывается горячая поддержка юридических реформ и содержатся призывы к терпению, терпению и снова терпению.
Голос Теодора дрожал, но я заметила, как несколько хранящих молчание дворян одобрительно кивнули.
– К слову о ставках. Насколько я знаю, этим летом нас ждут восхитительные скачки, – проворковала Виола, нарушая неловкую тишину, и сразу несколько человек принялись оживленно болтать о светских мероприятиях, проводимых в городе этим летом. Однако и тут не обошлось без обид – оказалось, что большинство дворян, вместо того чтобы погрузиться в сонное царство летних резиденций, вынуждены были торчать в городе из-за «Билля о реформе».
– Прости за этот бедлам, – повинился Теодор, когда мы возвращались домой. – И надо ж мне было связаться с этим напыщенным болваном! Вайтакер вояка до мозга костей, законодательные новации для него – как для барана новые ворота.
– Он не один такой, – заметила я.
Если Теодор надеялся, что сегодня вечером воодушевит элиту дворянства не только начать считаться с простолюдинами, но и воспринимать их как равных, то, боюсь, он потерпит сокрушительное поражение.
– Не только реформы встают ему поперек горла, – вздохнула я и отвернулась к окну.
Генерал Вайтакер не допускал и мысли, что я и подобные мне являются во всем ему равными. Хорошо, что я сидела у окна кареты, которое выходило на залив и реку, а не на дома-громадины, заполонившие противоположную сторону улицы.
Теодор склонился ко мне, и наши пальцы сплелись.
– Такие люди, как он, могут метать громы и молнии, но не могут разрушить наш союз. Не могут выступить против законной власти. Они признают нашу правоту.
– А если… если не признают?
Я припомнила фразу, вычитанную из книжки Кристоса, которую, как я полагала, он позаимствовал у Пьорда Венко. Несмотря на сомнительное происхождение, фраза врезалась мне в память.
– Бездействовать – много проще, чем меняться, однако и в бездействии таится движущая сила, укрепляющая и поддерживающая самое себя, – процитировала я. – Что, если они не изменятся?
– Если Билль пройдет, у них не останется выбора. Им придется измениться, хотят они того или нет.
– Ты так думаешь? – спросила я еле слышно.
Слова, брошенные Вайтакером, поколебали зародившиеся во мне надежды, и червь сомнения вполз ко мне в душу. Я должна была поговорить с Теодором начистоту.
– Воспротивиться законной власти для них равносильно измене. Они не пойдут ни на политическое убийство, ни на раскол, ни на что-либо подобное. – Колесо кареты попало в глубокую выбоину, и Теодора качнуло на меня. – Не в их силах остановить реформы.
– Но у них полно денег, они властвуют в большинстве провинций. Как их принудить к чему-либо?
– Они подчинятся законной власти, – повторил он.
– Теодор, – несмело начала я. – Не хотелось бы тебя огорчать, но все эти сильные мира сего находятся у кормила власти, которое столетиями позволяло им править и повелевать. Не витаешь ли ты в облаках, полагая, что они склонят головы перед новыми законами?
– А по-твоему – что? В одночасье все дворяне станут преступниками?
– Нет, – удрученно вздохнула я. – Но для тебя они – ровня. А для меня – цари горы по воле случая, которые слишком долго никого не пускали на вершину. Они понятия не имеют, что творится у подножья горы, они на все смотрят свысока.