Рассекреченное королевство. Испытание
Шрифт:
– Ты хочешь сказать, что я ни в грош тебя не ставлю? Смотрю на тебя сверху вниз?
– Нет! – Я вцепилась в шелковые юбки. – То есть смотришь иногда, но неумышленно. Что поделать, ты родился на вершине горы, а я – у ее подошвы. Но неужели ты не понимаешь, что в твоих руках власть, которой у нас нет?
Я тяжело дышала, но, наконец-то высказав все, что во мне накипело, почувствовала себя легко и свободно.
– Но я пытаюсь помочь! Стараюсь поступать по справедливости с тобой и с кем бы то ни было
– Знаю! Но, черт побери, Теодор, неужели ты не понимаешь, что твои благие намерения – это дорога в ад? Складывается ощущение, что нам могут вначале что-то дать, а потом, – я втянула воздух, – взять и отнять!
Он внимательно оглядел меня: заметил смятый шелк, сжатый в моих кулаках, отчаянную решимость на моем лице.
– Я подумаю над твоими словами, – сказал он.
– Спасибо.
– На данный момент я более чем уверен – даже если они не захотят меняться, они не захотят вызывать и открытый бунт, так что Билль одобрят.
– Полагаю, – осторожно улыбнулась я, – как только Билль войдет в законную силу, они не будут возражать против реформ, дабы не раздуть пожар гражданской войны.
– Конечно, нет! – завопил Теодор в притворном негодовании. – Этому отребью только волю дай, они такого наворотят! Анархисты!
Я расхохоталась – настолько ловко Теодор спародировал генерала Вайтакера.
– А теперь – за работу. Впереди у нас великие дела и долгие вечера. – Теодор взял меня за руку. – И я так рад, что мы проведем их вдвоем.
7
Когда я открыла глаза, солнечный луч уже проторил золотую дорожку на одеяле. Теодор спал, волосы его рассыпались, закрыв лицо. Я тихонько высвободила руку из-под его головы, выскользнула из постели, накинула на плечи розовый шелковый пеньюар, который Теодор держал для меня в своей спальне, и на цыпочках подкралась к окну. За окном пышным цветом расцветал летний день: облачко студеного ночного тумана золотистой дымкой таяло над водной гладью порта.
Стук в дверь пробудил Теодора и заставил меня вздрогнуть.
– Входите, – сонно пробормотал мой нареченный.
Краска стыда выступила на моем лице – никак не могла свыкнуться с мыслью, что слугам известно, когда я провожу ночь с их хозяином. Я представляла, как они сплетничают обо мне на кухне или в кругу семьи.
Лакей величественно распахнул дверь и, избегая смотреть на меня в неглиже, провозгласил:
– Ваше высочество, пожаловала леди Виола Сноумонт.
– Виола? В такую рань? Да она в это время обычно седьмой сон видит, – засмеялся Теодор. – Если моя рубашка-баньян ее не смутит, пусть подождет меня в кабинете.
– Будет исполнено, Ваше высочество.
– Я… Я останусь здесь, – пролепетала я, когда дверь за лакеем закрылась.
– Еще чего. Виола наверняка догадалась, что ты у меня.
Он поднялся с кровати, провел пятерней по взъерошенным волосам и потянулся к баньяну – длинной свободной рубахе, смахивающей на халат.
– Надень лучше свежую.
Не сдержав улыбки, я открыла комод и взяла из аккуратно сложенной стопки тщательно отутюженную рубашку.
– Чулки?
– Да, думаю, не помешают.
Я кинула в него рубашкой и чулками, и он поймал их на лету.
– Ты изумительна.
– Вот уж вряд ли, – отозвалась я, втискивая ноги в туфли. – Что Виоле понадобилось ни свет ни заря?
– Кто ж ее знает, – пожал плечами Теодор, застегивая бриджи. Ситцевый баньян покрыл его плечи, и принц протер глаза, прогоняя остатки сна.
Лицо мое пылало, когда он отворил дверь, пропуская меня в кабинет. Ясное дело, Виола знала, что мы с Теодором коротаем ночи вдвоем, но одно дело – знать, и совсем другое – встретиться друг с другом лицом к лицу.
Смущение мое, однако, как ветром сдуло, когда я увидела Виолу. Бледная как мел, она, ломая руки, мерила шагами комнату в том же платье и в тех же украшениях, что были на ней вчера вечером.
– Виола! – Теодор в три прыжка очутился рядом с ней. – Что с тобой?
Схватив его руку, она испустила протяжный стон.
– Прости, прости меня, Тео. Я… Никто не должен был это видеть.
– Тише, Виола, успокойся. Сядь, отдохни, – Теодор подвел ее к дивану-канапе, и она утонула в мягких подушках. – Я прикажу чаю, – добавил он, понимая, что чашечка его традиционного утреннего кофе лишь больше взбудоражит ее.
– Какое уж тут спокойствие! Ты просто ничего не знаешь! – Виола жадно вздохнула, и шелковая кокарда на ее груди затрепетала. – Мне-то терять нечего, но как это отразится на королевской семье! Ох, просто не верится…
Я отступила назад и прислонилась к обтянутой шелком стене.
– Софи, прости, что втягиваю тебя во все это, – проговорила Виола срывающимся голосом, – но это касается и тебя тоже. Останься, пожалуйста, и выслушай меня, хорошо?
Я кивнула, стараясь не показывать охватившего меня страха.
– Тео… – В глазах Виолы дрожали слезы, когда она назвала Теодора его детским именем. – Я просто… просто не знала, что делать. И я не хотела, чтобы ты услышал обо всем из чужих уст.
– Виви, – Теодор уселся напротив и сжал ее дрожащую руку, – прошу тебя, расскажи, что произошло.
– После вчерашнего ужина я захотела закончить один… эскиз. С Аннетт… – Виола заколебалась. – Я вытащила папку с рисунками и карандашными набросками, но этого эскиза и некоторых других там не было.
Виола густо покраснела. Никогда прежде я не видела ее в таком смятении.