Расшифрованная «Белая Гвардия». Тайны Булгакова
Шрифт:
Междоусобные войны… тянулись еще долгое время. Потом пришел мор, потом шведы. Татары стали постоянными гостями на Украине и всякий раз толпами уводили местный люд в неволю. Пустела Речь Посполитая, пустела и Украина. Волки выли на развалинах городов; цветущий некогда край превратился в гигантскую гробницу. Ненависть вросла в сердца и отравила кровь народов-побратимов, и долгое время ни из одних уст нельзя было услышать слов: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение».
Сенкевич показывает неистребимость насилия: даже сторонник мира брацлавский воевода Адам Кисель вынужден участвовать в берестечской резне. С финалом «Огнем и мечом» перекликаются и заключительные строки «Белой гвардии».
Также вполне вероятной кажется гипотеза историка Сергея Фомина о том, что фамилия Най-Турс могла быть подсказана Булгакову сведениями о том, что сиамский
Не исключено также, что Булгакову и Шинкаренко все же довелось встречаться на Северном Кавказе в конце 1919 или в начале 1920 года. Тогда прототип Най-Турса вполне мог быть тем раненым полковником, которого Булгаков вспоминает в своем дневнике в ночь на 24 декабря 1924 года вместе со стихами Василия Жуковского, ставшими позднее эпиграфом к булгаковской пьесе «Бег»: «Я смотрел на лицо Р.О. и видел двойное видение. Ему говорил, а сам вспоминал… Нет, не двойное, а тройное. Значит, видел Р.О. (сотрудника редакции «Гудка». – Б.С.), одновременно – вагон, вагон, в котором я поехал не туда, куда нужно, и одновременно же – картину моей контузии под дубом и полковника, раненого в живот…
Чтобы не забыть и чтобы потомство не забыло, записываю, когда и как он умер. Он умер в ноябре 19-го года во время похода за Шали-Аул, и последнюю фразу сказал мне так.
– Напрасно вы утешаете меня, я не мальчик.
Меня же контузили через полчаса после него».
Возможно, Шинкаренко и был тем раненым в живот полковником. Булгаков мог решить, что тот умер, и это обстоятельство подсказало ему трагический конец Най-Турса, который, кстати, носит то же звание, что имел Николай Всеволодович в свою бытность на Северном Кавказе.
Описывая поиски трупа Най-Турса Николкой Турбиным в городском морге, Булгаков опирался как на собственный опыт (в бытность студентом-медиком ему неоднократно приходилось посещать анатомический театр), так и на статью известного русского генеалога полковника Николая Дмитриевича Плешко «Из прошлого провинциального интеллигента», опубликованную в 9-м томе берлинского «Архива русской революции» в 1923 году. Там, со ссылкой на свидетельство медсестры Марии Нестерович, утверждалось: «Много было убито офицеров, находившихся на излечении в госпиталях, свалочные места были буквально забиты офицерскими трупами… На второй же день после вторжения Петлюры мне сообщили, что анатомический театр на Фундуклеевской улице завален трупами, что ночью привезли туда 163 офицера. Господи, что я увидела! На столах в пяти залах были сложены трупы жестоко, зверски, злодейски, изуверски замученных! Ни одного расстрелянного или просто убитого, все – со следами чудовищных пыток. На полу были лужи крови, пройти нельзя, и почти у всех головы отрублены, у многих оставалась только шея с частью подбородка, у некоторых распороты животы. Всю ночь возили эти трупы. Такого ужаса я не видела даже у большевиков. Видела больше, много больше трупов, но таких умученных не было!.. Некоторые были еще живы, – докладывал сторож, – еще корчились тут… Окна наши выходили на улицу. Я постоянно видела, как ведут арестованных офицеров…». Фамилию мемуариста Булгаков присвоил незадачливому командиру гетманского бронедивизиона, которого погубила страсть к парадам. Как мы помним, во время парада капитан Плешко был опознан как офицер и убит петлюровцами. Судьба прототипа была куда благополучнее. Н.Д. Плешко умер в 1959 году в Америке.
В романе Булгаков социологически точно показывает массовые движения эпохи. Он демонстрирует вековую ненависть крестьян к помещикам и офицерам, и только что возникшую, но не менее глубокую ненависть к немцам-оккупантам. Все это и питало восстание, поднятое против немецкого ставленника гетмана П.П. Скоропадского лидером украинского национального движения СВ. Петлюрой. Для Булгакова Петлюра – «просто миф, порожденный на Украине в тумане страшного восемнадцатого года», а стояла за этим мифом «лютая ненависть. Было четыреста тысяч немцев, а вокруг них четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутоленной
«Выдать русской свинье за купленную у нее свинью 25 марок».
Добродушный, презрительный хохоток над теми, кто приезжал с такой распискою в штаб германцев в Город.
И реквизированные лошади, и отобранный хлеб, и помещики с толстыми лицами, вернувшиеся в свои поместья при гетмане, – дрожь ненависти при слове «офицерня»… Были десятки тысяч людей, вернувшихся с войны и умеющих стрелять…
– А выучили сами же офицеры по приказанию начальства!»
В финале романа «только труп и свидетельствовал, что Петурра не миф, что он действительно был…» Труп замученного петлюровцами еврея у Цепного моста, трупы сотен, тысяч других жертв – это действительность гражданской войны. А на вопрос «Заплатит ли кто-нибудь за кровь?» Булгаков дает уверенный ответ: «Нет. Никто». В тексте заключительной части романа, который Булгаков отдал в журнал «Россия» и который так и не был опубликован при жизни автора, слов о цене крови еще не было. Но позднее, в связи с работой над пьесой «Бег» и зарождением замысла романа «Мастер и Маргарита» вопрос о цене крови стал одним из основных, и соответствующие слова появились во втором томе парижского издания романа.
В булгаковском романе всячески подчеркивается мощь немцев, которая обрушивается в одночасье после военного разгрома и революции. Германия несколько иронически названа в романе «великой страной честных тевтонов». Но в романе описание мощи немцев неизменно сопровождается иронией: «С немцами шутки шутить нельзя, пока что… Что бы там ни было, а немцы – штука серьезная. Похожи на навозных жуков». Еще Алексей говорит, что «немцы – мерзавцы», поскольку бросают гетмана и население Города на произвол судьбы. При этом немцы кажутся героям непобедимыми, и само их поражение во Франции рассматривается как чудо: «Гальские петухи в красных штанах, на далеком европейском Западе, заклевали толстых кованых немцев до полусмерти. Это было ужасное зрелище: петухи во фригийских колпаках, с картавым клекотом налетали на бронированных тевтонов и рвали из них клочья мяса вместе с броней. Немцы дрались отчаянно, вгоняли широкие штыки в оперенные груди, грызли зубами, но не выдержали, – и немцы! немцы! попросили пощады.
Следующее событие было тесно связано с этим и вытекло из него, как следствие из причины. Весь мир, ошеломленный и потрясенный, узнал, что тот человек, имя которого и штопорные усы, как шестидюймовые гвозди, были известны всему миру и который был-то уж наверняка сплошь металлический, без малейших признаков дерева, он был повержен. Повержен в прах – он перестал быть императором. Затем темный ужас прошел ветром по всем головам в Городе: видели, сами видели, как линяли немецкие лейтенанты и как ворс их серо-небесных мундиров превращался в подозрительную вытертую рогожку. И это происходило тут же, на глазах, в течение часов, в течение немногих часов линяли глаза, и в лейтенантских моноклевых окнах потухал живой свет, и из широких стеклянных дисков начинала глядеть дырявая реденькая нищета».
Немецкая армия рассматривается героями булгаковского романа как совершенная машина, которая, казалось, никогда не сломается. И вдруг эта машина ломается окончательно и бесповоротно.
Преувеличенные надежды на немцев, которые питают Турбины, их друзья и все киевское общество, – это следствие немцебоязни, которую испытывали русская армия и общество, начиная с разгрома армии генерала А.В. Самсонова в Восточной Пруссии в августе 1914 года. За весь период Первой мировой войны русской армии ни в одном сражении не удалось одержать победы над германской армией. Все сражения заканчивались либо победой немцев, либо, в лучшем случае, вничью. Соотношение потерь при этом было просто катастрофическим для российской стороны. Как сообщил в 2006 году российский историк С.Г. Нелипович в своей книге «Брусиловский прорыв», впервые подсчитавший потери российской армии непосредственно по донесениям полкового уровня, во второй половине 1916 года соотношение потерь как убитыми, так и пропавшими без вести на Северном и Западном фронтах, где русским войскам противостояли почти исключительно немецкие войска, было 7:1 не в нашу пользу, т. е. на одного убитого немца приходилось семь убитых русских солдат. А в некоторых других сражениях, в частности во время Горлицкого прорыва в мае 1915 года, соотношение потерь достигало 15:1.