Расшифровано временем(Повести и рассказы)
Шрифт:
В помощники ему хитрюга взводный назначил самого незадачливого и жалкого солдата Тягина — низкорослого немолодого человека. Взводный словно навсегда сбывал с рук то, чем и дорожить-то особенно не стоило, а при таком малонадежном деле лучше уберечь кого другого, покрепче и посильней, более полезного взводу. Белов понял хитрость взводного, но, поскольку привык полагаться во всем на себя, смолчал, ему было безразлично, поедет с ним Тягин или нет. Мотоциклом же подполковника он остался доволен. Это был трофейный «БМВ» с коляской и карданом — тяжелая, но сильная машина.
Тягин неторопливо и неумело
…С разгона они выскочили на песчаный взлобок, поросший низким и редким кустарником. Нужно было оглядеться, и Белов резко затормозил. Забуксовав, колеса выметнули струи песка, перемешанного со снегом, мотоцикл развернуло. Глушить мотор Белов не стал, сквозь кирзу сапог ощущалась надежная теплая дрожь его. И тут увидел он то, чего и ожидать не мог: внизу, за заснеженным полем, по черной полосе дороги, за которой лежала где-то деревенька Щуровка, шли немецкие танки, семитонные грузовики с солдатами, катились мотоциклы и штабные машины — все это, преследуя дивизию, торопилось к переправе. Очевидно, смяв последние разрозненные наши части, сломив и рассеяв державших вынужденную оборону, самонадеянно оставив их за спиной, в своих тылах, немцы быстро продвигались, пробиваясь к переправе по дороге, огибавшей холм, пытаясь отсечь последние отходящие части дивизии.
Теперь Белову двигаться было некуда. Решая, что делать дальше, он торчал на самой макушке холма. Спуститься вниз, поближе к немцам, побоялся: еще увязнешь в пахоте. И вскоре его заметили: несколько пулеметных очередей сорвалось с движущихся мотоциклов, — но трассы прошли стороной и выше…
Он все еще прикидывал, как быть, когда башня на головном танке качнулась, будто магнитом потянуло, повело в его сторону орудийный ствол. Как завороженный, уперев руки в руль, Белов замер… Он понимал, что проехать к Щуровке немыслимо, — все вокруг уже под немцами, и отыскать ту клятую батарею уже невозможно. Ее судьбу угадать было несложно: что могли сделать четыре пушчонки против этого неостановимо катящегося вала?
В тот же момент от орудийного ствола оторвалась рыжая тряпка пламени, следом долетел звук выстрела. Снаряд разорвался совсем близко за холмом, качнув землю. Белов повернул, съехал вниз, глазами выискивая воронку. Второй снаряд громыхнул еще ближе, обдало теплой гарью, над головой взвизгнули осколки. От свежей воронки потянуло кисловатым дымком, Белов скатил к ней мотоцикл, соскочил, крикнул:
— Тягин, скорей! Вылазь! В кусты — быстро!
Но Тягин не шелохнулся. Он сидел, откинув голову, изо рта к белизне шеи сползала темная струйка крови.
«Неужто наповал?» — подумал Белов. И тут, коротко взвыв, из-за холма рухнул снаряд. Белова накрыло чем-то жарким и колючим, оторвало от земли, обручем боли сжало голову и понесло, поволокло в горячую темень, забило грудь едким угаром, а вытолкнуть гарь из себя уже не было сил. Падая в беспамятстве, последним взглядом зацепился он за синюю прорезь в тучах и вообразил, что высоко летит и вот-вот опустится на землю и очень важно встретить землю ногами, он все ждал и ждал этого толчка или прикосновения, не чувствуя, не сознавая, что давно
За несколько дней до этого, когда дивизия держала еще надежную оборону, в тыл к немцам на корректировку огня ушел с напарником радист взвода управления тяжелого гаубичного артполка Саша Ивицкий.
Линию фронта благополучно миновали они перед рассветом, а к полудню были уже в старом карьере, далеко от передовой, в глубоких вражеских тылах. До войны в карьере добывали какую-то редкостную глину, высокие обрывы его были изрыты пещерами, шурфами и разветвленными ходами. Обследовав их, Саша выбрал пещеру, имевшую три выхода.
— Заживем здесь, Муталиб, — решил Ивицкий, освобождая плечи, натруженные лямками. — Придержи рацию.
Муталиб помог ему снять вещмешок с провизией, металлическую коробку рации, затем, чуть пригнувшись (он был намного выше Ивицкого), подставил спину, и Саша сволок с него вторую коробку, начиненную питанием к рации, вещмешок, набитый автоматными дисками, гранатами и запасным комплектом сухих анодных батарей.
Только сейчас, освободившись от груза, они почувствовали, как он тяжел. Саша сбросил ушанку, пригладил ладонью взмокшие, соломенного отлива мягкие волосы, а гибкий Муталиб, расставив руки, повертел — вправо-влево — торсом, разминая занемевшие от усталости мышцы.
Здесь было сухо. У входа на закаменевшую серую глину ветер намел снежок, и из-под тонкого, почти прозрачного слоя его пробивались рыжие стебельки прошлогодней травы, невесть как прижившейся на этом скупом и немилом грунте.
Они проверили автоматы, достали банку тушенки, сухари, брикет пшена, и Муталиб ушел с котелком. Вскоре он вернулся, правда, без воды, но с большим ящиком от снарядов.
— Воды нет. Близко нет. Наверное, далеко есть.
— Может, и к лучшему. Не будем костер разводить, всухомятку пожуем, — сказал Саша, вспарывая тесаком банку.
— Огонь нужен, — покачал головой Муталиб и выставил посиневшие, озябшие пальцы. — Руки беречь надо… От тепла они послушные.
— Дым, понимаешь. Вот чего боюсь.
— Какой дым? Сухое, смотри. — Постучал Муталиб по ящику, на котором сидел. — И сквозняки тут, тяга…
Небольшой костер из тонко отслоенных щепок, как-то хитро уложенных Муталибом, действительно горел бездымно, пламя было бледным, почти прозрачным. Замерев, смежив веки, сидел узколицый, темноскулый Муталиб, протянув к огню ладони. В углях, сдвинутых им в сторону, грелась в банке тушенка. Саша задумчиво грыз сухарь. Потом будто очнулся:
— Ну давай, Муталиб, чего ее жарить!
Ели они ножами, выковыривая волокнистое розовое мясо.
— Дрянь мясо, — сказал Муталиб. — У нас в Дагестане такое не едят.
— Возможно, но сейчас вкусно. Все относительно, Муталиб.
— Правильно говоришь, — согласился Муталиб. Он почти всегда и во всем соглашался с Сашей.
— Да, кипяточком запить не мешало бы, — вытирая нож о вещмешок, с сожалением сказал Саша.
— Чаю бы, — улыбнулся Муталиб. В мясе ему попалась горошина перца, он долго перекатывал ее во рту и наконец разжевал, а заглянув в банку, вытащил двумя пальцами прилипший к стенке лавровый листик и, аккуратно держа за черенок, стал смаковать, обсасывать…