Светлана Замлелова
Рассказ с продолжением

* * *

«…Рифмы негодные и уху зело вредящие сплел еси.

Иди в огонь вечный, анафема».

А. К. Толстой «Церемониал»

«Эта игра забавляла его. Он срубил на этом бартере так много, что – туши свет. Игра дразнила его, потому что это была жизнь. Его жизнь. И он возбуждался от этой игры. Возбуждался и начинал кипеть, как перегретый тосол. Ещё год назад никто из его тусовки не знал, каким крутым он станет. И не просто крутым, а известным всей богемной Москве...» – так начинался рассказ «Собака крупнее кошки, но мельче телёнка» некоего Леонида Клистера, опубликованный в одном из «толстых» московских журналов.

«Что

же это такое? – думала Ниночка, читавшая произведение господина Клистера. – Неужели это лучше?.. Но ведь же ничего не понятно... Дичь какая-то... Как же это печатают?..»

Полгода тому назад Ниночка Собакина сама написала небольшой рассказик. И по совету знакомых, коим рассказик был прочитан, отнесла рукопись в редакцию означенного журнала. Там рукопись зарегистрировали, присвоив пятизначный номер, и велели Ниночке зайти «недельки через две».

Рассказик Ниночки, написанный простым и лёгким языком, был краток и незамысловат. На даче собрались симпатичные люди. За отдыхом они общаются, высказывают некие соображения. Так проходит день, и наступает ночь. Все укладываются спать. Но один человек, вышедший на террасу курить, погружается в раздумья и спать уж не может. Обаяние ночи захватывает его, и он тонет в водовороте мыслей и образов. «... Ночь накрыла землю чёрным покрывалом, и земля уснула, улыбаясь. Взошла луна, и деревья отбросили призрачные тени. Заблестела холодным блеском вода в лужах. В кустах сирени вздохнул и перевернулся ветер... А потом пришла печальная дева Тишина и заиграла на своей хрустальной свирели. И точно дождавшись аккомпанемента, защёлкал, засвистал где-то соловей…»

Спустя две недели Ниночка, красная, как китайский флаг, стояла перед некой тётенькой из отдела прозы. Тётенька, предварительно смерив полным презрения взглядом, распекала незадачливую писательницу:

– Вы где-нибудь учились, девушка? Кто вы по профессии?

– Искусствовед...

– Искусствовед?! – тётенька подняла брови, отчего на лбу у неё образовалась гармошка. – Так и занимались бы картинами... или что там у вас?.. А зачем вы в литературу-то лезете?.. Ну, не ваше это, поймите... Не ва-ше!.. В общем, творения эти мы не берёмся печатать... Это не наш уровень… Не знаю, не хочу, конечно, судить... Но, по-моему, литература – это не для вас... Хотя... Кто знает... Иногда ведь получаешь и сюрпризы... Поработайте... Попробуйте, может, ещё что напишите. Тогда и приносите, посмотрим... А пока что, извините... Не наш это уровень...

И давая тем самым понять, что разговор окончен, тётенька отвернулась и занялась своими делами.

«Да, – думала Ниночка, унося ноги из редакции, – куда мне! Они когда-то Солженицына печатали... А я что? Со свиным, как говорится, в калашный... Она, наверное, права! Не моё это...»

О-о-о! Как прав был Антон Павлович Чехов, когда писал: «...здравомыслящий человек всячески должен отстранять себя от писательства». Но Ниночка Собакина, вероятно, в ту пору не знала о предостережениях великого сочинителя и потому пала жертвой писательского зуда. И вскорости рука Ниночки снова потянулась к перу, перо к бумаге… Но на этот раз Ниночка решила начать с того, что оформила годовую подписку на Журнал.

«Что ж, – рассуждала Ниночка, – буду читать. Буду знать, на что равняться... Прежде всего, необходимо составить представление об их уровне, а уж потом – тянуться... Надо, надо работать!»...

Прочитав от корки до корки первые четыре номера, Ниночка испугалась. Странные, непонятные стихи чередовались с не менее странными и непонятными рассказами и статьями. Один автор воспевал свободную любовь, уверяя, что нет на свете ничего лучше. Другой на двадцати двух страницах восхищался пивом, сравнивая оное с небезызвестным продуктом жизнедеятельности схожего цвета. Третий автор открыто заявлял, что превыше всего ставит любовь к личинке колорадского жука. Четвёртый, пятый и шестой неистово описывали то, чего никогда не бывает в жизни. Седьмой, под рубрикой «Научная статья» поместил сочинение, начинавшееся с утверждения о том, что Ленин-де, был не кто иной, как Антихрист собственной персоной и заканчивавшееся анализом творчества Тыко Вылки. Восьмой – очевидно, сексуальный маньяк – описывал однополый coitus, имевший место на балконе недостроенного многоэтажного дома, смакуя при этом детали и изобилуя подробностями. Девятого и десятого читать было невозможно, поскольку их творения на восемьдесят пять процентов состояли из многоточий, заменявших, по всей видимости, слова, пропустить в печать которые у редактора не хватило смелости.

«Это, должно быть, недоразумение, – пыталась успокоить себя Ниночка. Редактор, наверное, был пьян... А в следующем номере всё разъяснится...»

Но, вопреки ожиданиям, в следующем номере ничего не разъяснилось. За «Собакой крупнее кошки, но мельче телёнка», оканчивавшимся словами: «Было зверски приятно. Потому что так было. И так будет всегда», следовали стихи некой Майи Кислищенской:

В записной книжке –
Зелёный крест аптеки.
Мне б увидеть его средь листвы,
Поправляя причёску, как эти,
Что бежали с тобой из Москвы.


Эту жизнь поделим на части
Ведь, не правда ли, мы равны!
Ты в доспехах железной масти.
Нет прохожих. Увы, мне! Увы!


Твои волосы бьются, как крылья.
Я молю: «Вернись к моему борщу!..
А дома вытру всю пыль я
И всё тебе тут же прощу!»


Но ты не слышишь... Злые слёзы
Жгут мой лик. Всего лишь на миг.
А потом уже шум берёзы
Заглушает сердечный крик...

Под стихами стоял курсив: Милан, 2000, из чего, по-видимому, следовало, что сии божественные строки госпожа Кислищенская написала в двухтысячном году, будучи проездом в Милане. Тут же значилось, что Журнал выдвигает поэтессу Майю Кислищенскую на соискание литературной премии имени Сергея Есенина.

Не поверив своим глазам, Ниночка перечитала ещё раз. Ошибки не было.

«Как же это? – недоумевала Ниночка. – Почему же мой рассказ не взяли? Неужели мой рассказ хуже?..»

Долго ещё удивлялась Ниночка. Долго мучилась и задавалась вопросами, сравнивала и пожимала плечами, пока не пришла ей в голову дерзкая, но забавная мысль.

«А что, если...» – и в зелёных глазах Ниночки вспыхнули изумрудные искры.

На следующий день она стояла в отделе прозы и объясняла бессменной тётеньке:

– Вот. Рассказ принесла. Хотелось бы опубликовать.

– Посмотрим сначала, что за рассказ, – тётенька ухмыльнулась. – Мы ведь не бульварный журнал. Абы что не печатаем. Пора бы знать... Вот ваш номер, – тётенька протянула Ниночке бумажку с цифрами, – оставьте свою рукопись и заходите недельки через две.

«Посмотрим...» – ухмыльнулась в свою очередь Ниночка, выходя из редакции...

Через две недели она пришла за ответом.

– Вот мой номер, – она протянула тётеньке бумажку.

Красившая губы тётенька скосила глаза на Ниночку и понимающе кивнула.

– М-м-м, – сказала она и глазами указала Ниночке на стул, приглашая сесть.

Когда с макияжем было покончено, она взглянула на номер и, достав из ящика стола кипу каких-то бумаг, принялась рыться в них.

– А ведь я вас помню, – обратилась она к Ниночке. – Я вам тогда сказала, что литература – это не ваше.

Из пачки бумаг она достала какой-то листок и пробежала его глазами. При этом она подняла брови и закивала.