Рассказы и повести
Шрифт:
– Что он из себя представляет? – поинтересовался Оболенцев.
– Максик?… Что вы, товарищ следователь,– улыбнулся Муратов,– отличный парень! Фанатик рока. Но честный, уверяю вас… да и родители…
– Сколько ему лет?
– Шестнадцать-семнадцать… Ему совсем не нужен мой «Тайнер»… У Максима своя отличная стереоустановка. «Панасоник». Квадрасистема…
– А это что такое?– спросил Оболенцев.
– Четыре колонки,– ответила за Муратова Карапетян.– С объемным звучанием…
– Точно,– кивнул Ким Борисович.
– А с кем дружит
– Есть, конечно, друзья…
– Вы знаете кого-нибудь из них?
– Ну что вы, они же совсем мальчишки…
«Хоть ты и кандидат наук,– подумал Оболенцев,– но в тебе самом очень много от мальчишки».
– В каком комиссионном магазине вы купили магнитофон?– продолжил следователь.
– Здесь недалеко. На улице Лейтенанта Шмидта… Знаете? Специализированный. Только радиотовары…
– Знаю,– кивнул Оболенцев.
Муратов рассказал, что и раньше время от времени заходил в этот магазин. А посоветовал ему приобрести «Тайнер» дядя, брат матери. Капитан второго ранга. Он привез себе такой же магнитофон из-за границы.
Когда разговор зашел о золотых часах, которые лежали в тумбочке, Муратов показал их следователю. На задней крышке была выгравирована надпись: «Дорогому Киму в день защиты диссертации от отца».
Оболенцев уже заканчивал допрос, как вдруг Муратов сообщил, обратившись не к следователю, а к Карапетян:
– Я забыл вам сказать, Кармия Тиграновна… Помните, вы расспрашивали о магнитофоне? Так вот, на передней стенке, панели, прежний хозяин наклеил две рожицы, Волк и Заяц. Из мультфильма «Ну, погоди!…». Я все собирался убрать эту безвкусицу, да не успел…
– Хорошо,– сказал Оболенцев,– мы будем иметь это в виду. И в протокол занесем…
– Мне кажется, вам не мешало бы познакомиться с этим Максимом Карабутом…
– И я подумала о том же,– сказала Кармия Тиграновна.
На следующий день Карцева и его двух соседей – пенсионера и женщину, видевших цыганку с детьми, пригласили в горуправление. Составление фоторобота (решено было на всякий случай иметь изображение обоих) заняло несколько часов: труд этот кропотливый и требует немало терпения. Наконец усилиями Карцева и соседей фотороботы были изготовлены. Каждый из троих внес в это дело свою лепту. И, когда изображения их устроили всех очевидцев, решено было размножить портреты и раздать работникам милиции города.
Начальник угрозыска подполковник Вдовин, памятуя, что дело о краже колье находится на контроле прокурора города, вызвал инспектора Жура и спросил об успехах. Лейтенант честно признался, что похвастаться нечем.
– Если цыганка приезжая, дело наше дрянь,– грустно произнес инспектор.– Ищи ветра в поле…
– Она-то могла уехать,– сказал Вдовин.– Но если на квартиру Карцева ее навели, то наводчик скорее всего в нашем городе… Я вот что думаю, лейтенант… Допустим, что даже приезжая. Но ведь она должна была у кого-то жить все то время, пока обреталась в Южноморске… У знакомых, родственников…
– Но ведь нам неизвестны ни его фамилия, ни имя…
– Погоди,– перебил Жура подполковник.– Цыгане обычно держатся друг за дружку. Помогают в беде… Так вот, есть у нас в городе один человек… Он уже как-то раз помог нам…
– Найти преступника? – спросил Жур.
– Мы занимаемся не только этим… К нам до сих пор обращаются за помощью в розысках пропавших родственников во время войны… Ну, сам знаешь: дети ищут родителей, родители – детей…
– Понятно, товарищ подполковник,– кивнул инспектор.
– Через человека, о котором речь, мы в позапрошлом году помогли встретиться женщине со своим отцом… Цыгане. Потеряли друг друга в сорок первом… Запиши. Кучерявый Михаил Петрович.
– Запомню, товарищ подполковник,– заверил Жур.
– Мастер на судоремонтном заводе… Найди его и поговори. Ясно?
– Так точно! – отчеканил лейтенант, поднимаясь со стула.– Разрешите идти?
– Иди… Только смотри, лейтенант, дело это деликатное… Помочь найти родственника – это одно. А тут – искать преступницу… Обмозгуй, чтобы все было в ажуре. Не обиделся бы…
Покинув кабинет Вдовина, инспектор тут же созвонился с отделом кадров судоремонтного завода и поехал туда.
Принял лейтенанта сам начальник отдела.
– Михаил Петрович Кучерявый…– с уважением произнес он, раскрывая личное дело мастера.– Интереснейшая личность, скажу я вам, товарищ Жур… Кадровый рабочий. Передовик. Пользуется непререкаемым авторитетом. Член профсоюзного комитета. Орденоносец… Его портрет – на аллее Славы… И вообще, сложной судьбы человек…
– Какой? – спросил инспектор, несколько растерявшись от груды эпитетов.
– Сам-то Михаил Петрович из таборных цыган. Да, да, настоящих таборных! Как там у Пушкина? «Цыганы шумною толпой по Бессарабии кочуют…» Он мне как-то рассказывал про свое детство… Сегодня здесь, завтра – там… Ярмарки, повозки, ночевки в поле… Так оно и было. Как сказал сам Кучерявый, из песни слов не выкинешь… Лично я не взялся бы осуждать, раз его предки так жили. Верно?
– Верно,– согласно кивнул лейтенант.
– А судьба его круто переменилась в начале войны,– продолжал кадровик.– Так получилось, что их табор в сорок втором году остановился на территории конного завода в Сальских степях. Это под Ростовом…
– Знаю,– сказал Жур.
– Отец Кучерявого подрядился работать в кузнице. Сын же – наш Михаил – устроился табунщиком… А что? Самое мальчишеское дело… В ту пору ему было четырнадцать лет. Правда, по его словам, был он рослый парнишка, выглядел старше… А тут немцы нагрянули… Прорвали, значит, нашу оборону… Весь табор, считай, расстреляли. Фашисты, вы знаете, цыган, как и евреев, считали нациями, подлежащими поголовному истреблению… Михаилу Петровичу каким-то чудом посчастливилось со своим табуном уйти от немцев к нашим… А тут начало формироваться ополчение. Кучерявый напросился в кавалерийский полк…