Рассказы и сказки
Шрифт:
...Наконец, мы пришли в жуткую деревню. В ней было пусто и страшно тихо. Жители уже успели выехать. Только шелудивые голодные собаки, похожие на волков, рыскали по дворам. Перед деревней окопалась наша пехота. Она ждала болгар. Серый день навис над белыми хатками с огромными медно-красными тыквами на соломенных крышах и железными решетками на окнах. Была осень. Мы выбрали себе недалеко от конца деревни домик, казавшийся лучше других, и решили в нем отдохнуть до следующего утра.
– Все равно - я дальше идти не могу, - сказал Блох.
Он натер себе пропотевшей портянкой ногу
– Слава богу, что хоть до своей цепи добрались, - ответил я. - Батареи, наверное, недалеко. Версты две, не больше. Все равно раньше утра боя не будет. А утром успеем.
В хате все было перевернуто вверх дном. Столы опрокинуты, посуда побита. Треснувшая кадка с квашеными помидорами и перцем. Всюду пестрый хлам, лоскутья, спутанные разноцветные шерстяные нитки. Разлитый по полу рассол хлюпал под ногами. От него сильно пахло кислым и острым. Мы прошли в заднюю комнату, где было темно и чернел огромный очаг. Здесь Блох сбросил на пол телефонную станцию, которую все время таскал через плечо, сел на нее и сказал:
– Устал.
У него закрывались глаза.
– Ну, пойду на разведку, а вы кипятите воду для кофе, - сказал я и вышел.
Я обошел несколько грустных, разоренных хат, нашел деревянную ложку, бутылку с томатным соусом и поймал курицу в одном из дворов.
Трое румынских кавалеристов привязали коней к полуразобранному солдатами забору и варили что-то в котле, присев на корточки и протянув к огню озябшие лиловые руки. Я подошел к ним и сказал:
– Пына?*
______________
* Хлеб? (румынск.)
Румыны повернули ко мне головы и поспешно ответили плачущими голосами:
– Ну эст пыне! Нуй!*
______________
* Нет хлеба! Нет! (румынск.)
Я вынул из кармана десять кусков сахару и сказал, делая знаки руками:
– Вы мне пына, я вам Захар. Захар! Ладно? Пын - захар!
Румыны жадно взглянули на сахар и закивали головами. "Вот черти", подумал я. Они долго торговались. Несколько раз я прятал сахар в карман и делал вид, что ухожу. Они с беспокойством что-то кричали, и глаза у них тускнели. Я возвращался, и они опять оживали. Наконец, я выменял на десять кусков два больших галета, которые румыны извлекли из грязной бумажной упаковки с надписью: "Paine militara". Когда я уходил, они приложили руки к кепи. Я вернулся в избу, огонь в очаге уже ярко пылал. В котелке кипел кофе. Блох возился в соседней комнате, и у очага сидели какие-то румынские солдаты и разговаривали между собой. Из разговора этих румынских солдат я понял очень мало, но и этого было довольно, чтобы у меня потемнело в глазах. Блох сидел возле очага и прикуривал цигарку, скрученную из последней щепотки махорки. При свете огня ясно виднелись небритые щеки, горбатый нос, туго обтянутый кожей, и горло с кадыком.
– Послушайте, Блох, - сказал я ему шепотом, показывая глазами на румынских солдат, которые допивали кофе, - они только что говорили между собой, что деревня оставлена нашими войсками.
– Откуда вы знаете? - спросил он и побледнел.
– Кое-что понял... Подождите здесь. Я узнаю, в чем дело.
Я выбежал на улицу. Было почти совсем темно. Серое, мокрое небо стояло низко над крышами
– Эй, кто там?..
Никто не отозвался.
В сравнении с этой огромной тишиной мой голос показался слабым, маленьким, испуганным. Скользя и делая усилия, чтобы не упасть, я бросился назад, и мне казалось, что за мной кто-то гонится.
– Это вы? - спросил нервным голосом из задней комнаты Блох, расслышав мои шаги в сенях. - Ну, что?
– Деревня оставлена. Собирайтесь, ради бога, скорей!
Я вошел в комнату. Румынские солдаты расположились на полу, и лица у них были спокойные и веселые. Они о чем-то оживленно разговаривали, изредка смеялись широким беззаботным смехом и подмигивали нам, подталкивая друг друга ногами. Говорили они, во всяком случае, не по-румынски, а на каком-то языке, похожем на русский.
– Это болгаре, - сказал Блох. - Румынскоподданные. Ну, я готов.
– Надо им сказать, чтобы они немедленно убирались отсюда, если не хотят попасть в плен. Через полчаса здесь будут болгарские разъезды!
Я подошел к толстому солдату с лицом, похожим на луну, и сказал:
– Слушай, братушка, уходите отсюда! Русские ушли. Сейчас сюда придут болгаре.
Он сделал непонимающее лицо и сказал жалобно по-румынски:
– Нушты русешты. Шты романешты?*
______________
* Не знаю по-русски. Знаешь по-румынски? (румынск.)
У меня кровь прилила к голове.
– Врешь ты, сволочь! - закричал я срывающимся голосом. - Я сам слышал, как ты говорил по-русски. Ты болгарин! Блох, давайте револьвер!
– Нет! Нет! Я не есть болгарин. Я румынский подданный. Зачем револьвер? Мы румыны. Ты - братушка.
Он поднялся, захихикал и похлопал меня по плечу.
– Ну, живее! Скажи своим, чтобы они сейчас же уходили! Слышишь?
– Не кричи, братушка. Не надо уходили. Болгара нет. Пойдем с нами коржи кушать.
– Какие там коржи? Где?
– А вот тут рядом. Хата. Там наших много, коржи пекут.
Было ясно, что солдаты хотят попасть в плен к своим.
– Ну, живее! Веди нас коржи кушать! - сказал я. - Блох, пошли! Держите кинжал наготове, дайте мне револьвер.
Каждая минута была дорога.
Блох дал мне револьвер, взвалил через плечо телефонную станцию и надел папаху. Румынские солдаты встали с пола.
– Ну, живо, живо! Идите вперед. Ведите нас.
Они перекинули за спины карабины и, нехотя двигая ногами и переглядываясь, пошли к двери. Мы пропустили их вперед, и я сказал Блоху вполголоса:
– Эта теплая компания, кажется, собирается сдаться в плен. Им прямой расчет. Ведь все болгаре.
– Да, - ответил Блох, задул свечу, вытащил ее из горлышка бутылки и спрятал в карман.
Наступил мрак.
Мы вышли. Ночь стояла черная, как тушь. С большим трудом можно было отличить небо от крыш и деревьев.