Рассказы и сказки
Шрифт:
– Они убьют нас, - прошептал Блох мне на ухо.
– Черт с ним! - сказал я, и мне показалось ужасно диким и чужим это "черт с ним". Страха не было. Была какая-то необъяснимая уверенность в себе.
На секунду все остановились и прислушались, и всем почудился отдаленный конский топот. Скользя, пошли вперед. Где-то далеко, может быть за восемь верст, залаяла собака. Румынские солдаты о чем-то горячо шептались. Блеснула слабая полоска света. Вероятно, из окна хаты.
– Здесь! - сказал толстый болгарин.
– Ладно, ладно! Идите все вперед!
Солдаты потолкались у заскрипевшей калитки
– Блох, оставайтесь здесь, у калитки. В случае чего - крикнете. Если я крикну, бегите ко мне.
Я вошел в хату. У ярко пылавшего очага расположились шесть румынских солдат. Часть из них была без мундиров. Некоторые курили. Один из них, засучив рукава выше локтей, месил в корыте желтоватое душистое тесто. На самом жару, в углях, на сковородке шкварчало и дымилось сытым, вкусным запахом свиное сало.
Они, очевидно, и не думали уходить. Они разговаривали между собой по-болгарски. Все это было подозрительно. Солдаты, которые привели меня сюда, побросали карабины на пол и расселись вокруг огня. И вдруг я себе ясно представил, что, может быть, через десять минут здесь будут болгарские разъезды. Я вспомнил про солдата, бежавшего из болгарского плена с отрезанным ухом и простреленной лопаткой, - он пришел к нам на батарею истощенный и душевнобольной от пережитого. Какая-то торопливая, нервная энергия нахлынула на меня, и я стал кричать на румынских солдат. Мне казалось, что они меня по-русски не понимают, и я начал подбирать французские фразы, как будто это было бы понятнее:
– Je suis volonteur russe! C'est la meme chose que officier! Mordieu!* Сию минуту выходите все из хаты!
______________
* Я русский доброволец! Это все равно что офицер! Черт побери! (франц.)
Румыны нерешительно оглянулись и стали делать вид, что поднимаются с места. Я подвинулся ближе к двери. Солдат, который месил тесто, улыбнулся, показал на лоханку и причмокнул губами. Я вынул из кобуры револьвер и посмотрел на свет барабан, есть ли патроны. Румыны повскакали с мест и стали быстро собираться. Лица у них сделались злыми, и кое-кто стал открыто ругаться.
– Скорее, скорее! Черт возьми!
Один за одним они проходили мимо меня к двери и выходили в ночь. Секунды тянулись бесконечно. Каждая приближала опасность. Наконец, вышел последний, а за ним и я. После огня приходилось пробираться ощупью, одной рукой касаясь стены, а другой балансируя. Кое-где стали заметны пятна людей, деревьев, крыш. Вдруг возле самого моего уха кто-то сказал негромко, испуганно и напряженно:
– Кто идет?
Это был Блох. И по голосу его я понял, что он перечувствовал один в темноте, пока я выгонял из избы румын.
– Я. Где румыны?
– Здесь. Идем. Ничего не слышно?
– Ничего... Как будто... топот!
Мы затаили дыхание. Где-то очень далеко залаяла собака.
– Мне страшно, Валя, - сказал Блох, в первый раз назвав меня по имени.
– Эй, сюда, румыны! - закричал я и испугался собственного голоса.
Два силуэта приближались к нам.
– А где остальные?
Остальных не было. И было бы безумием их искать.
III
Мы пошли вчетвером посередине мокрого, скользкого шляха, торопясь и поминутно касаясь руками земли, и все время позади, далеко
– Там кто-то есть, - сказал я. - Нужно пойти посмотреть.
– А они? - спросил Блох, показывая головой на болгар.
– А черт с ними! Пускай удирают, все равно ничего не выйдет.
Блох нашарил калитку, и мы пошли прямо на огонь. У костра не было ни души, но казалось, что здесь только что были люди. На подоконнике открытого окна рядом с лампой лежала женская шляпа с черной вуалью, как будто бы только что снятая и положенная здесь.
Мы взбежали по скрипучим деревянным ступеням на террасу и вошли в незапертые двери. Комната была пуста, но в ней чувствовался тот неуловимый запах, по которому безошибочно угадывается присутствие человека. По стенам висели фотографии каких-то мужчин и женщин, засиженные мухами, и лубочные олеографии духовного содержания. Грубые размалеванные лица святых, окруженные ярко-желтыми нимбами, смотрели на нас жестко и безразлично. У стены стоял стол, покрытый чистой белой скатертью, и на нем лежали раскрытый латинский молитвенник, четки и черные перчатки.
Блох прошел в соседнюю комнату, и его шаги гулко отдавались в пустом доме. Там тоже никого не было. Мне стало страшно.
– Блох, идем отсюда!
Мы вышли в сени. В потолке зияла черная дыра - ход на чердак, но лестницы не было. Блох крикнул вверх:
– Эй, кто там?
Казалось, что его окрик влетел камнем в черную дыру, да там и остался. Дом молчал. Я почувствовал, что у меня шевелятся волосы на голове и неприятный холод щекочет кожу на ногах и спине. Не сказав друг другу ни слова, мы бросились бежать, цепляясь ногами за кусты и какие-то прутья.
Только далеко от дома мы пришли в себя. Мы тяжело дышали и обливались потом. Болгар не было. Когда мы подходили к перекрестку, совсем близко заржала лошадь, послышались храп и хруст удил, и чей-то мужской голос громко произнес какую-то фразу, но так быстро, что нельзя было понять, по-русски это или нет.
Мы застыли на месте.
Я хотел броситься в сторону, лечь на черную землю, затаить дыхание и ждать, но продолжал стоять неподвижно как дерево, чувствуя рядом с собой такую же неподвижную фигуру Блоха. На сером фоне неба один за другим появлялись силуэты всадников. Их было восемь или десять. И вдруг я неожиданно для себя закричал:
– Кто идет?
Блох не пошевелился. Всадники осадили лошадей, и голос из темноты крикнул:
– Кто идет?
Тогда Блох крикнул:
– Русские?
Голос из темноты ответил:
– Русские. А вы кто?
Мы подошли. Всадники были совсем близко. Я всем своим существом чувствовал, что опасность миновала, но все-таки где-то в глубине души шевелился страх: а вдруг болгары? И я дрожал.
– Ради бога, скажите, где наша пехота? - спросил Блох.