Рассказы и стихи
Шрифт:
Иногда она успевала проскользнуть в свою комнату до пробуждения домашних, чаще же ее грубо возвращал к реальности голос посланной за нею Пегги. И она со всех ног бежала к дому, чтобы поспеть на ужин.
Каждый новый день был похож на предыдущий. Завтрак, нудный, тягучий урок с мисс Джонс, затем
Все больше тянуло ее в густо-зеленые глубины пруда. Иногда — вопреки ожиданиям подданных — она запевала не сразу, а склонялась над темной водой и всматривалась, стараясь проникнуть все глубже и глубже, туда, куда не достает свет, не доплывают тики-тики, до самого дна, до центра земли: Все труднее ей было отрывать взгляд от водной глади, потому что из воды смотрело другое, очень знакомое лицо и тянуло, тянуло к себе: Черты лица были ее, но — быть может, это умирающий мальчик из «Воскресной книги живой поэзии»? Или солдатик, что пишет письмо матери? Каково им там, на той стороне, в ином мире? С каждым разом ее тянуло вглубь все больше; огромных усилий стоило оторваться и не глядеть в пруд, не покидать реальный мир, в котором ива шелестит над головой, а не колышется отражением у ног. Но она наконец отрывалась, смеялась над тики-тики и, точно демонстрируя свою над ними власть, принималась танцевать и петь.
Скажи, что блИ-Иже нет и крА-Аше, Что в мире нет ей-Я-А милей:Дни шли. Постепенно игра снова изменилась. Она больше не склонялась над водой, не вглядывалась в черные глубины. Ею овладела отчаянная дерзость. Она кружилась все ближе и ближе к краю, без остановки, без конца, кружилась и кружилась — пока не задохнется и не повалится на траву у берега. Она уже не вкладывала в песни душу, не выпевала каждое словечко, а, наоборот, тараторила их, точно скороговорку, точно весь мир вокруг заторопился, слетел с тормозов, и ей тоже надо поспеть. И она смеялась, представляя, каково глазеть на нее снизу, каким нелепым кажется ее подданным этот ускоренный, карикатурный танец. А как удивятся все, кто живет в глубине: и девочка с ее лицом, и умирающий в Новый год мальчик, и смертельно раненный солдат, — как удивятся все они, если в один прекрасный день она вот так же закружится да и соскочит прямо в воду и окажется возле них, на другой стороне. Как поразятся ее подданные! Респектабельный Колумб и его дамы. Как же забавно будет — уйти под воду! Чтобы расступились темные водоросли. Чтобы бросились врассыпную тики-тики.
Из книги «Садовничая в тропиках»
Садовничая в тропиках, никогда не знаешь,
что выкопаешь. Часто это кости.
Иногда их видишь после извержения
вулкана — он изрыгает даже твердые, как камни,
черепа. Во всем их величии. Черепа
desapericidos — исчезнувших. В моем же владении
лишь маленький садик, и я
редко выкапываю скелеты. Последняя находка
юноша. Он заблудился и пересек
невидимую границу — зашел
на земли враждебного племени.
Я перезахоронила его. Пусть продолжает
расти. Наши кладбища также растут — вширь.
Последнее пополнение — торговец наркотиками,
павший в борьбе с конкурентами.
У него были потрясающие похороны
ружейный залп из двадцати одного ствола,
наплыв публики, особенно
юных девиц, у которых
яркие блузки, короткие юбки
и еще более короткие жизни.
Если мне не удастся это
плавание без карты,
не говорите детям моим,
что в путь
меня отправили их голодные
глаза.
В конце концов, нет океанов, которых
не пересечь,
нет бездн, которых
не измерить,
нет немощей, которых
не превозмочь.
Бамбук гордится собой
он владеет искусством жить долго:
низко склоняясь перед
ветром, дождем, топором и соками почвы,
он втайне посылает
в глубь грязи или меж камней
свои корни — мощные, хваткие
и завоевывает пространство. Хотя
еще быстрее это делает
его злейший враг — огонь.
Нет ничего слаще
плодов гуавы
честных, простодушных,
щедрых,
пригодных в пищу всем.
Даже червям.
Наши матери говорят
о папайе:
Помни: нельзя есть ее в лучших одеждах
запачкаешься.
Помни: нельзя лезть на дерево, где она растет,
упадешь.
Помни: нельзя есть ее с семенами
они прорастут в твоем чреве.
Наши матери знают, что говорят:
сами они украдкой едят ее
с семенами.