Рассказы из русской истории 18 века
Шрифт:
Долгорукий имел власть поднять и замять всякое дело. Посланники австрийский Вратислав и испанский Лирия по целым часам дожидались у них в передней, когда они пили кофе. Вратислав и Лирия постоянно ссорились друг с другом. Когда Вратислав заметил, что Лирия вкрался в расположение фаворита, то сейчас же употребил сильное средство: позвал фаворита к себе обедать и подарил ему трех лошадей, стоивших 1000 дукатов. Наконец узнали, что могущество Долгоруких достигло высшей степени: сестра фаворита, княжна Екатерина Алексеевна, объявлена была невестою императора. Носился слух, что один из Долгоруких, фельдмаршал князь Василий Владимирович, не согласен на этот брак; потом ходила по рукам речь его, которую он произнес княжне Екатерине при поздравлении ее: «Вчера я был твой дядя, нынче ты моя государыня, и я буду всегда твой верный слуга. Позволь в этом качестве дать тебе совет: смотри на своего августейшего супруга не как на супруга только, но как на государя, и занимайся только тем, что может быть ему приятно. Твоя фамилия многочисленна, но, слава богу, она изобилует богатствами и местами правительственными; и так если тебя будут просить о милости кому-нибудь, то хлопочи не в пользу имени, а в пользу заслуг и добродетели, это будет настоящее средство жить счастливо, чего тебе и желаю».
Желание фельдмаршала не исполнилось: жених заболел опасною болезнию, и пронесся слух, что князь Алексей Долгорукий хочет обвенчать больного Петра на своей дочери.
Действительно Долгорукие совещались, «чтоб удержать наследство княжне Екатерине для их безопасности». В этом намерении они были ободрены датским посланником
Но скоро не только верная, но и всякая надежда на выздоровление Петра исчезла. По призыву князя Алексея Григорьевича, все родичи собрались к нему в Головинский дворец, где он жил. Хозяин, лежа на постели, объявил им: «Император болен, худа надежда; не чаю, чтобы жив был, надобно выбирать наследника!» — «Кого вы в наследники выбирать думаете?» — спросил князь Василий Лукич. Алексей указал пальцем вверх на покои, где жила его дочь, и сказал: «Вот она!» — «Не можно ль, — начал князь Сергей Григорьевич, — не можно ль написать духовную, что будто его императорское величество учинил ее наследницею?» Князь Василий Лукич взял белый лист бумаги и хотел писать духовную, но спохватился — рука будет уликою! и сказал: «Руки моей письмо худо; кто бы получше написал?» Взялся писать князь Сергей Григорьевич, а князь Василий Лукич диктовал вместе с князем Алексеем. Когда воровская духовная была написана, князь Иван Алексеевич, фаворит, вынул из кармана измаранный лист бумаги и сказал: «Вот посмотрите письмо государевой и моей руки, что письмо руки моей слово в слово как государево письмо; я умею под руку государеву подписываться, понеже я с государем издеваясь писывал», и подписал: «Петр». Родичи объявили, что сходственно, и решили, чтобы подписал под духовною.
Говорят, что ловкость Остермана воспрепятствовала Долгоруким подсунуть воровскую духовную или обвенчать княжну Екатерину с умирающим императором. 18 января Петр II скончался. Собрали совет в Лефортовском дворце: хитрец Остерман, чтоб избежать страшной опасности при подаче голосов (он подаст голос в пользу одного, а выберут другого, — чего ж ему надеяться хорошего в царствование последнего?) решился извлечь пользу из того, что до сих пор только ему вредило: «Дак иностранец, — объявил он, — я удаляюсь от совещаний о выборе, а потом дам свой голос тому, кого все выберут». По выходе Остермана начал говорить князь Дмитрий Голицын. «Дом Петра Великого, — сказал он, — пресекся смертию Петра II, и справедливость требует перейти к старшей линии царя Ивана; царевну Екатерину Ивановну трудно выбрать, хотя она и старшая, потому что она замужем за герцогом Мекленбургским, тогда как царевна Анна свободна и одарена всеми способностями, нужными для трона». Все закричали: «Так, так! нечего больше рассуждать, мы выбираем Анну!» Но этим дело не окончилось, князь Дмитрий Голицын начал опять говорить: «Воля ваша, кого изволите; только надобно нам себе полегчить». Кто-то спросил: «Как себе полегчить?» «Так полегчить, чтобы воли себе прибавить», — отвечал Голицын. «Хотя и зачнем, да не удержим этого», — возразил князь Василий Лукич Долгорукий. «Правда, удержим!» — отвечал Голицын. Все молчали. «Будь воля ваша, — начал опять Голицын, только надобно написав, послать к ее величеству пункты». С этими словами все вышли в другую комнату, где были собраны сенаторы и генералитет; все согласились на избрание Анны, предложенное верховниками. Тут Ягужинский подошел к князю Василью Лукичу и сказал: «Батюшки мои! прибавьте нам как можно воли!» — «Говорено уж о том было», — отвечал Долгорукий. Ягужинский обратился с тем же к другому Долгорукому, князю Сергею Григорьевичу: «Мне с миром беда не убыток, — говорил он, — долго ли нам будет терпеть, что нам головы секут; теперь время думать, чтобы самовластию не быть» {Об этих словах Ягужинского свидетельствовал Долгорукий в своем предсмертном показании.}. «Не мое это дело, — отвечал князь Сергей, — есть больше меня; я в такое дело не плетусь и не думаю». Между тем генералитет стал расходиться. Видя это, князь Дмитрий Голицын сказал: «Надобно их воротить, чтобы не было от них чего», и воротил Ивана Дмитриева-Мамонова, Льва Измайлова, Ягужинского и других. «Станем писать пункты, — сказал им Голицын, — чтобы не быть самодержавствию». Пункты были написаны; но подписать их не успели за позднею порою; подписали на другой день.
«Всемилостивейшая государыня! — писали верховники к Анне в Митаву: — с горьким соболезнованием нашим вашему императорскому величеству верховный тайный совет доносит, что сего настоящего году января 18, пополуночи, в первом часу, вашего любезнейшего племянника, а нашего всемилостивейшего государя его императорского величества Петра II не стало, и как мы, так и духовного и всякого чина светские люди того ж времени заблагорассудили российский престол вручить вашему императорскому величеству, а каким образом вашему величеству правительство иметь, тому сочинили кондиции, которые к вашему величеству отправили из собрания своего с действительным тайным советником князем Васильем Лукичом Долгоруким, да сенатором тайным советником Михаилом Михайловичем Голицыным, и с генералом майором Леонтьевым, и всепокорно просим оные собственною своею рукой пожаловать подписать, и не умедля сюда в Москву ехать, и российский престол и правительство восприять. 19 января 1730». Подписались: канцлер граф Головкин, князь Михаила Голицын, князь Василий Долгорукий, князь Дмитрий Голицын, князь Алексей Долгорукий, Андрей Остерман. Обязательство, посланное к Анне для подписи, заключалось в следующем: «Чрез сие наикрепчайше обещаемся, что наиглавнейшее мое попечение и старание будет не только о содержании, но и о крайнем и всевозможном распространении православной нашей веры греческого исповедания; такожде по принятии короны российской, в супружество во век» мою жизнь не вступать, и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять; еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоят, того ради мы ныне уже учрежденный верховный тайный совет в восьми персонах всегда содержать и без; оного согласия: 1) ни с кем войны не всчинать; 2) миру не заключать; 3) верных наших. подданных никакими податьми не отягощать; 4) в знатные чины, как в статские так и военные сухопутные и морские выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим войскам быть под ведением верховного тайного совета; 5) у шляхетства живота, имения и чести без суда не отымать; 6) вотчины и деревни не жаловать; 7) в придворные чины как русских так и иноземцев не производить; 8) государственные доходы в расход не употреблять и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать; а буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской.
Но Ягужинский, раздраженный, как говорят, тем, что его не сделали членом верховного тайного совета, дал знать Анне, что ограничение есть только дело верховников; посланный
68
Сумароков Петр Спиридонович — в 1730 г. был послан Ягужинским в Митаву к Анне Иоанновне для предупреждения о заговоре верховников.
Февраля 2 числа вышеписанные ее императорского величества всемилостивейшее писание и пункты, писанные января 28 числа, которые присланы с генерал-майором Леонтьевым, верховный тайный совет, св. Синод, Сенат, генералитет и прочие тех рангов, выслушав, за такую ее императорского величества показанную «о всему государству неизреченную милость благодарили всемогущего бога, и все согласно объявили, что тою ее императорского величества милостига весьма довольные и подписуемся своими руками: «Феофан Новгородский, Георгий Ростовский, Игнатий Коломенский, Сильвестр Казанский, Гавриил Рязанский, Леонид Крутицкий, Иоаким Переяславский, граф Иван Мусин-Пушкин, князь Иван Трубецкой, князь Михаила Долгорукий, генерал Матюшкин и т. д. подписи знатного дворянства и архимандритов, подписей 500.
Несмотря на эти подписи, встало сильное волнение и неудовольствие на верховников за их своевольное дело. Верховлики должны были уступить и другим право подавать свои мнения относительно новых форм правления. Подано было мнение, под которым подписались генерал 1, генерал-лейтенант 1, статских того ранга 4, генерал-майоров 5, статских того ранга 4, итого 15 человек, которые требовали: 1) к верховному тайному совету к настоящим персонам мнится прибавить, чтобы с прежними было от 12 до 15; 2) ныне в прибавок и впредь на вакансию в верховный тайный совет выбирать обществом генералитету, военному и статскому, и шляхетству на одну персону по три кандидата, из которых одного выбрать предоставляется верховному тайному совету; 3) или выбрать в верховном тайном совете трех персон, и из тех трех персон баллотировать генералитету, военному и штатскому, и шляхетству не меньше 70 персон, в которой бы одной фамилии более двух персон не было, а которые будут выбирать в кандидаты, тем бы не балантировать, а для балантирования выбрать бы других таким же образом, только бы было не менее вышеозначенного числа. Под вторым мнением подписались: генерал-лейтенантов 3, статских того ранга 4, генерал-майоров 9, статских и придворных того ранга 13, обер-прокурор синодский 1, итого 30 человек. Они требовали: 1) вначале учредить вышнее правительство из 21 персоны; 2)дабы оного множеством дел не отягчить, того ради для отправления прочих дел учинить Сенат в 11 персонах; 3) в высшее правительство, в Сенат, и в губернаторы и в президенты коллегий кандидатов выбирать и балантировать генералитету и шляхетству, а в кандидаты более одной персоны из одной фамилии не выбирать, также и при балантировании более двух персон из одной фамилии не быть, не меньше 100 персон; 4) в вышнем правительстве и в Сенате впредь, кроме обретающихся ныне в верховном тайном совете, более двух персон из одной фамилии не быть, считая в обеих как в вышнем правительстве, так и в Сенате.
Верховники, в ответ на эти-мнения, написали свое: „Понеже верховный тайный совет состоит не для какой собственной того собрания власти, точию для лучшей государственной пользы и управления в помощь их императорских величеств, а впредь ежели кого из того собрания смерть пресечет или каким случаем отлучен будет, то на те упалые места выбирать кандидатов верховному тайному совету обще с Сенатом и для опробации представлять ее императорскому величеству из первых фамилий, из генералитета людей верных и обществу народному доброжелательных (не воспоминая об иноземцах). И смотреть того, дабы в таком первом собрании одной фамилии больше двух персон умножено не было; и должны рассуждать, что не персоны управляют закон, но закон управляет персонами, и не рассуждать ни о фамилиях, ниже о каких опасностях, то им искать общей пользы без всякой страсти, памятуя всякому суд вышний. Буде же когда случится какое государственное новое и важное дело, то для оного в верховный тайный совет имеют для совету и рассуждения собраны быть Сенат, генералитет, коллежские члены и знатное шляхетство; буде же что касаться будет к духовному правлению, то и синодские члены и прочие, архиереи по усмотрению важности дела“. Верховники уступали относительно числа своих сочленов, соглашались на 12. Стараясь привлечь на свою сторону духовенство, определяли управление имениями отдать епархиям и монастырям, а коллегии экономии не быть. „Как архиереи, так и ерей почтение имать будут как служители престола божия“. В пользу других сословий обещали: в Сенат, коллегии, канцелярии и все прочие управления выбираны да будут из фамильных людей, из генералитета и из знатного шляхетства достойные и доброжелательные обществу государства, також и все шляхетство содержено быть имеет так как и в прочих европейских государствах в надлежащем почтении и в ее императорского величества милости и консидерации [69] , а особливо старые и знатные фамилии да будут иметь преимущества и снабдены быть имеют рангами и к делам определены по их достоинству. Шляхетство в солдаты, матросы и прочие подлые и нижние чины неволею не определять, а чтобы воинское дело не ослабевало, для обучения военного учинить особливые кадетские роты, из которых определять по обучении прямо в обер-офицеры и производить чрез гвардию, а в морскую службу чрез гардемаринов. Которые есть во управлении гражданском, хотя и не из шляхетства, а дослужились рангов, также приобщены да будут в общество шляхетства, и определять их к делам как заблагорассудится. Приказных людей производить по знатным заслугам и по опыту верности всего общества, а людей боярских и крестьян не допускать „и к каким делам. Кто будет казнен смертию, после таких у жен, детей и сродников имения не отнимать, и тем их не укорять. О солдатах и матросах смотреть прилежно, как над детьми отечества, дабы напрасных трудов не имели, и до обид их не допускать. Лифляндцы и эстляндцы, как шляхетство, так и гражданство, да содержаны будут ровною ее императорского величества милостию, как и российские, и во всем поступано будет по их правам и привилегиям; також и к прочим иноземцам, которые ныне имеются, которые и впредь будут в российской службе иметь почтение и склонность ко всякой любви и по контрактам жалованье да будет неотъемлемо. К купечеству иметь призрение и отвращать от них всякие обиды и неволи, и в торгах иметь им волю, и никому в одни руки никаких товаров не давать, и податьми должно их облегчить, а прочим всяким чинам в купечество не мешаться. Крестьян сколько можно облегчить. Резиденция, убегая государственных излишних убытков и для исправления всему обществу домов своих и деревень, быть в Москве непременно, а в другое место никуда не переносить“.
69
внимании
7 февраля сидели верховники в совете и смотрели манифест печатный о восшествии на престол Анны. Рассуждал князь Василий Владимирович Долгорукий, чтобы в оный внести кондиции и письмо ее величества, чтобы народ ведал ради соблазну. Головкин и оба Голицына говорили, чтоб о кондициях объявление тогда учинить, когда ее императорское величество прибудет, от ее лица, для того, чтобы народ не сомневался, что выданы от верховного тайного совета, а не от ее величества, а когда приедет ее величество, тогда от своего лица ту свою милость объявить изволит. Остерман согласился с ними. Но князь Алексей Григорьевич Долгорукий объявил, что в Москве всемерно подлежит публиковать кондиции, чтоб инако их не толковали.