Рассказы из сборника "Дождь прольется вдруг"
Шрифт:
– Заткнись и загляни в меню, Анджей. Она идет сюда принять наш заказ.
– А у меня заказ совсем, на хер, простой. Пусть просто наклонится и…
Катажина уже знала, что переминаться у стойки с десертами, дожидаясь, когда они выпустят весь пар, бессмысленно. Эти двое могли вот так талдычить свое целых полчаса - а после пожаловаться, что их плохо обслуживают.
– Итак, джентльмены, что-нибудь надумали?
– Да, юная леди, надумали. Клинтон должен показать всему миру свой хер, а они - отправить долбаря на электрический стул.
– И что же вы закажете, мм?
– бесстрастно осведомилась Кася.
– Жаренного Клинтона?
Силезцы
– Суп и булочку, пожалуйста, - прокряхтел Анджей.
– И мне то же самое, - сказал его собеседник.
– Угу, - промурлыкала, строча в блокноте, Кася. Заказ их, всегда одинаковый, она уже записала. А теперь: «Обритые гориллы, прячущие черные космы под вздувающимися рубашками».
На кухне дядюшка разглядывал добытые Касей в музыкальных магазинах рекламные материалы.
– Эти люди выглядят так, будто они сбежали из сумасшедшего дома.
– Знаю. Но я взяла за правило не говорить о твоих клиентах плохо. Два супа.
– Очень смешно. Я насчет этих поп-музыкантов. Они смахивают на уголовников.
– Это их имидж, дядя. Им хочется выглядеть негодяями , походить на преступников из американских фильмов. А на деле они, скорее всего, милейшие ребята.
– На вид - полные мафиози. По мне, так уж лучше Фил Коллинз.
– Правда?
– Кася бросила в плетеную хлебницу пару завернутых в фольгу крошечных кусочков масла.
– Да. Фил Коллинз молодец. Ты уверена, что он не поляк? По-моему, похож.
– Он, вроде бы, из Лондона, - сказала Кася, осторожно пристраивая на поднос наполненные, как всегда, до краев чашки с супом, чтобы оттащить их в зал. - А теперь и вовсе в Америке живет.
– Смешно… Съезди в Лодзь, там каждый третий вылитый Фил Коллинз, даже прическа такая же.
– Так вот почему он тебе нравится?
– ухмыльнулась Кася и, повернувшись, приподняла брови, огладывая дядину лысину.
– Нет, потому что у него талант есть.
– И, к испугу Каси, дядя запел, подделываясь под Фила Коллинза, запел на подпорченном акцентом английском да еще и с поддельными американскими гласными: - «Еще одну, дай мне еще одну ночь»… «Новый день в раю»… У него мелодии, он не похож на этих длинноволосых горлопанов.
– Нисколько не похож.
– И потом, он человек состоятельный, - гнул свое дядя, - и все-таки, я в одном журнале читал, по-прежнему играет в дартс с посетителями ближайшего к его дому паба. И бизнесом занимается - форель разводит и уж не знаю что еще, - уйму денег просаживает, а ему все равно нравится.
– Что ж, дядя, может и тебе стоит начать так же относиться к твоему ресторану.
– Очень смешно.
Впрочем, как-то вечером дядя все же признался, что дела у ресторана идут плоховато. До нехватки средств пока не дошло, однако с каждым годом она становится ближе и ближе. Разумеется, мать Каси, дядина сестра, ей об этом уже сказала.
– Старые поляки умирают, - вздыхал он, - а молодые пристрастились лопать на скорую руку, а то еще и в Польшу возвращаются, надеются там куш сорвать. Да и ссорятся старые поляки друг с другом - один начинает обходить ресторан стороной, в нем, видите ли, «этот подонок» сидит, а после и сам «этот подонок» перестает появляться, потому что ему тут без друга скучно. Вот так я клиентов, в основном, и теряю. Из-за свар да из-за смертей.
Катажина, смущенная редким на дядином лице выражением уныния, ушла в зал и занялась
– Ты посмотри, какая у этой шлюшки задница, - шепнул приятелю Анджей.
– Запрячь свой хер подальше и жри.
В тот вечер Катажина решила в танцклуб после работы не ходить - она устала и, скорее всего, переберет там «экстази», а это ни к чему. Да и секс ей сегодня не нужен, особенно с каким-нибудь из тамошних лопоухих, пучеглазых придурков с выбритыми по всему телу волосами.
Вместо этого она отправилась на концерт, в одно из тех заведений, которые у ее варшавских друзей считались достойными паломничества святилищами. Доехала подземкой до Шефердс-Буш, где, вопреки названию, не оказалось ни пастухов, ни кустов: только иностранец и мог по-настоящему понять, сколь значительную часть своего наследия потеряла эта страна. Ни тебе святых или лесов в Сент-Джон-Вуд, ни рыцарей или мостов в Найтсбридже, ни доминиканцев в Блэкфрайарз.
Англичанство Англии обратилось в начинку туристских брошюр и книг по истории - совсем как сказочные дворцы Кракова, отданные на съедение кислотным дождям и фотовспышкам, совсем как королева Анна Ягелонка, которую войны и идеология похоронили еще глубже, чем прежде. Да и английская королева годилась лишь для чайных полотенец и кофейных чашек, увозимых домой американцами, а здешние замки разваливались обращаясь в груды камней, ожидая, когда их используют как декорации очередного голливудского фильма о Робин Гуде. Кася видела в Варшаве очередной голливудский фильм о Робин Гуде. Робина из Шервуда играл Кевин Костнер из Нью-Йорка, он привозил в средневековую Англию своего закадычного чернокожего дружка, - чтобы на родине Кевина ребятам из черного движения было за кого поболеть. Если это не колониализм, то что же?
Группа, которую Кася собиралась сегодня послушать, называлась «Спиришэлайзед» - «Одухотворенные». Если верить «Вирджин мегастор», именно ей предстояло вскоре стать новейшей сенсацией, а медлительность, с которой музыкальная пресса добиралась до Польши, гарантировала, что ко времени, когда Ян, Кшиш, Алиция и прочие Касины друзья прочитают посвященные этой группе статьи в «НМЭ» и «Мелоди мейкер», Кася как раз и окажется рядом - с рассказом о том, как она этих ребят слушала. Надо бы только перечитать эти статьи самой, чтобы все получше запомнить.
В статьях говорилось, что основное влияние на группу оказали великие «Крафтверк», «Квартет Баланеску», «Май блади валентайн» древняя музыка суфиев и Терри Рили. В стенах клуба «Одухотворенные», разумеется, никаких таких влияний не демонстрировали. Создаваемый ими звук, со страшной силой бивший из здоровенных усилителей, возвышался до уровня вибрирующего гула анонимности. Усердно сгибаясь над гитарами и клавишами, они запускали прекрасные, замысловатые вольтовы дуги в Элизиум собственного воображения, между тем как здесь, в зале, непроходимые заросли децибелов обносили их словно стеной, за которой они оставались такими же одинокими, как заключенные на прогулке в тюремном дворе. Кася бывала, конечно, на концертах в Германии, в Венгрии, в Польше: любые группы любых направлений звучали почти так же: сизифово шествие аккордов, никогда не выбирающихся из какофонического тумана, звон в ушах, едкий помпезный гул баса и пьяные выкрики: «Поосторожней с моим стаканом!», «Еще принять не желаешь?», «Народу в баре много?», «Ах, мать твою, пролил!», «Да нет, ничего, просто устал» - всегдашний язык рок-н-ролла.