Рассказы из сборника "Дождь прольется вдруг"
Шрифт:
– Еще Польша не погибла, - повторила за ним Кася.
– И вот что еще выводит меня из себя, - сказал Ярек и его передернуло - так, словно он уселся на электрическую плитку, которую никто не позаботился выключить.
– Отец написал это стихотворение, заглавное , за несколько дней до того, как его отправили в Бухенвальд. Он тогда уже сидел под домашним арестом. А сейчас люди читают его и думают, что папа либо был чокнутым, человеком, живущим в сочиненном им мире, либо просто иронизировал.
Этого польского слова Кася не знала, однако решила, что просить у дяди объяснений не стоит.
–
– Люди больше не способны представить себе человека, надежды которого простираются за пределы его собственной жизни.
Кася открыла рот, собираясь что-то сказать, но не смогла удержаться и зевнула. И дядя тоже зевнул. И оба рассмеялись.
– Спать пора, - объявил Ярек.
– Во всяком случае, мне. Ты, как всегда, вольна поступать по-своему.
– Разбуди меня утром, - ничуть не кривя душой, попросила Кася.
– Не оставлять же тебя один на один с Халиной Козловской.
Однако утром дядя Ярек дал ей поспать. Когда она, наконец, появилась в ресторанчике - принявшая душ, накрашенная и ощущающая легкую тошноту, Халина Козловская успела удалиться, зато появились и уже ели, сделав заказ, двое других завсегдатаев.
– Этот суп высосала из свиной жопы беззубая шлюха, - провозгласил Анджей.
– Заткни хлебало, здесь люди едят.
– Так они и едят дерьмо, высосанное из…
– Они много чего едят, Анджей, не все же выбрали суп. Ты заказал его, потому что дешевле в меню ничего нет.
– В прежние дни я мог за такие деньги «фольксваген» купить.
– Ну, значит, ты покупал свои «фольксвагены» у нацистов, со скидкой.
– Не заводи меня.
– Лопай суп. Ты пьян. А суп поможет.
– Помог бы, если б в него бухла налили.
– Ну так булочку съешь.
– Она черствая.
– Ничего не черствая. Свежий польский хлеб. Его влажным воздухом, как в «Макдональдсе», не накачивают.
– На - потрогай - скажешь, она свежая?
– Да съешь ты ее, на хер, и все.
– Иисусе, ты посмотри какие сиськи у этой шлюшки.
– Чуть больше уважения, джентльмены, прошу вас!
– донесся из кухни грозный голос.
Катажина, вздохнув, подошла к столику.
– Что-нибудь еще?
– холодно поинтересовалась она.
За два дня до отъезда из Лондона Катажина оттащила чемодан с майками на Ноттинг-Хилл-Гейт, в магазин «Ю-дизайн ит». Здесь она, согласно предварительной договоренности, заплатила мужчине-азиату и дала ему точные указания - какой рисунок на какую майку нанести. В набранных по музыкальным магазинам материалах было полным-полно фотографий и эмблем - как и в рекламе, вырезанной из музыкальных журналов. Из Польши она прихватила с собой - на случай, если в Лондоне таких найти не удастся, - лишь пару фотографий: Фила Коллинза и «Дайр Стрейт». Дома они пойдут нарасхват, особенно у старичков с деньгами, так что можно будет даже поэкспериментировать с ценами. За «Одухотворенных», «Будущий звук Лондона», Трики и прочих запрашивать, наверное, придется поменьше, однако на ее стороне будет их уникальность: эту нишу никто еще заполнить не потрудился. Она даже сможет гарантировать покупателям, что, если те найдут в Польше такие же майки по меньшей цене, им возвратят деньги в двукратном размере. Польские
Потом она обошла (с десяток?) обменных бюро, выбрала то, где можно было с наибольшей выгодой обратить оставшиеся у нее английские фунты в американские доллары - набивать сумочку злотыми никакой срочности не было. Себе Катажина оставила лишь несколько фунтовых монет достоинством в фунт каждая, - хватит, чтобы протянуть два оставшихся дня. Билет на подземку до аэропорта, ну, может быть, молочный коктейль в «Макдональдсе»: обо всем остальном позаботятся другие, и здесь, и на том конце. И, словно перелистывая страницы мысленного блокнота, она проверила список вещей, о которых следует помнить: американские доллары, да… черные пластиковые мешки для мусора, да… рулон клейкой ленты для ценников, да… паспорт… гигиенические прокладки… дерьмовое чайное полотенце с надписью «Дом Виндзоров» для мамы… стопка ее записей… ах да, и…
Болеслав Шайна… Jeszcze Polska nie zginela…
Общительная клетка
[A]
Когда у кровати зазвонил телефон, жену Эда Джерома отделяло от оргазма всего пять-шесть тычков.
– Не отвечай!
– простонала она.
– Может, это Элен звонит, - возразил Эд.
– Наверняка Вилли Спинк, - грозно предрекла сквозь стиснутые зубы жена.
Эд мягко отлепился от нее, объясняя, что дочь обещала позвонить сегодня, сообщить последние новости о битве за право опеки над маленьким Фергюсом.
– Алло?
– одышливо пропыхтел он в трубку.
– Алло! Это Вилли!
– грянул с другого конца линии голос.
Шея у Эда покраснела, а все остальное как-то съежилось.
– По… поздно уже, - пожаловался он. За спиной его миссис Джером понемногу перевоплощалась из секс-богини в специалистку по срочному улаживанию межличностных конфликтов.
– Для идеи, способной перевернуть мир, поздно никогда не бывает, - восторженно объявил Вилли. - Ровно через год мы с тобой обратимся в миллионеров, а в пустыне Гоби будут торговать мороженым.
– Мороженым, в Гоби?
– Ага, а чашка кофе будет стоять, горяченькая, по шести часов кряду!
– Звучит здорово, Вилли. Позвони мне завтра вечером, после работы.
– Но ты не по…
Неприятно было так его обрывать, это вовсе не отвечало благодушной натуре Эда, однако других способов подольститься к миссис Джером в подобных обстоятельствах не обреталось. Жена уже надевала лифчик, а тот застегивался спереди и управляться с застежкой умела только она.
– Озябла, любовь моя?
– опасливо поинтересовался Эд.
– И даже охладела, - ответила жена.
Два дня спустя Эд Джером появился в лаборатории Вилли. Отнюдь не в тайне от миссис Джером, она даже благословила мужа на этот визит. Вздорной женщиной миссис Джером не была.
Все складывалось бы иначе, будь Вилли Спинк горемычным, безобидным шизиком, открытия которого существуют исключительно в его воображении. Однако Эд - и даже супруга Эда - сознавали, что Вилли отнюдь не шизик. Вилли был гением да еще и таким, чьи творения обладали рыночной ценностью.