Рассказы из сборника 'Пестрая компания'

Шоу Ирвин

– И когда же это случилось?

– На восьмой день, - Уайтджек снова улегся, не забыв взбить подушку. Нам восьмой день после Пирл-Харбора.

– Сержант, - сказал Новак, - сержант Стаис, вы не будете возражать, если я напишу своей девушке, что вы - грек.

– Нет, возражать я не буду, - мрачно ответил Стаис.
– Но родился я, для вашего сведения, в Миннесоте.

– Я это знаю, - сказал Новак, - усердно трудясь над письмом.
– Но ведь ваши родители приехали из Греции. Моей девушке будет интересно узнать, что ваши родители греки, а вы бомбили Грецию, и ваш самолет там сбили.

–

Как прикажешь понимать "моя девушка"?
– спросил Уайтджек.
– Разве ты не говорил, что она теперь гуляет во Флэшинге, что на Лонг-Айленде с сержантом из Технической службы?

– Да, это так, - виновато согласился Новак.
– Но мне нравится думать, что она - все ещё моя девушка.

– Везет же ребятам, которые остались дома, - мрачно произнес Уайтджек, - они получают нашивки и подбирают всех девиц. Лично я придерживаюсь железного правила - не писать женщине, если расстояние между нами превышает ширину наволочки.

– А мне нравится писать девушке во Флэшинг на Лонг-Айленде, негромко, но упрямо заявил Новак и, обращаясь к Стаису, спросил: - Сколько дней вы провели в горах до того, как вас нашли греческие крестьяне?

– Четырнадцать, - ответил Стаис.

– И сколько человек из экипажа были ранены? Трое. Трое из семи. Остальные были убиты.

– Слушай, Чарли, - вмешался Уайтджек, - может быть, ему вовсе неохота об этом вспоминать.

– О, прошу прощения, - Новак поднял глаза, а на его юной физиономии появилось выражение озабоченности.

– Пусть спрашивает, - сказал Стаис, - я не против.

– А вы сказали им, что вы тоже грек?
– спросил Новак.

– Сказал. Как только появился крестьянин, понимавший английский.

– Всё это страшно забавно, - задумчиво произнес Новак.
– Грек, бомбивший Грецию, не говорит на греческом языке... Я могу написать девушке, что у них было радио, и что они радировали в Каир...?

– Но это девушка сержанта-техника, она гуляет с ним во Флэшинге, почему-то пропел Уайтджек, и спросил: - Почему ты отказываешься смотреть в лицо фактам?

– Мне так больше нравится, - с достоинством ответил Новак.

– Думаю, что ты можешь написать ей о радио, - сказал Стаис.
– Всё это было довольно давно. Спустя три дня через разрывы в облаках к нам спустился "ДиСи-3". Дождь лил непрерывно и прекратился перед вечером минут на тридцать. В этот момент и приземлился самолет. Он вздымал фонтаны высотой футов в пятнадцать...Мы радостно приветствовали его сидя, потому что у нас не осталось сил на то, чтобы стоять.

– Я должен написать об этом своей девушке, - обрадовался Новак, "...не осталось сил на то, чтобы стоять".

– Затем снова полил дождь, грязь на поле была по колено, и когда мы забрались в "ДиСи-3", он просто не смог взлететь.
– Стаис говорил медленно и задумчиво, так словно беседовал с самим собой.
– Мы просто увязли в той греческой грязи. Затем пилот - его звание было капитан - вылез из машины и огляделся по сторонам. Дождь не прекращался, крестьяне, окружившие самолет, сочувственно смотрели на пилота, я тот был не в силах что-либо предпринять. Впрочем, кое-что он все же мог сделать... Капитан начал клясть все на свете и ругаться, и делал он это десять минут без остановки. Он был родом

из Сан-Франциско, и по части сквернословия ему не было равных. Затем все принялись ломать ветви в окружающем пастбище лесу. В заготовке зелени приняли участие даже те, у кого за час до этого не было сил стоять на ногах. Одним словом, мы замаскировали "ДиСи-3" ветками и стали ждать, когда кончится дождь. Мы сидели в лесу и молили Бога, чтобы он внушил немецким патрулям мысль не высовываться из палаток в столь неприятную погоду. За эти дни я и выучил несколько слов по-гречески.

– Какие именно?
– поинтересовался Новак.

– Vuono, - сказал Стаис, - что значит гора. Vrohi - дождь. Theos Бог. Avrion - завтра. И Yassov , что означает прощайте.

– Yassov , - повторил Новак.

– Затем появилось солнце, от земли повалил пар и никто больше не произнес ни слова. Мы молча сидели и смотрели на то, как с травы исчезает вода, как сплошной слой воды превращается в отдельные лужицы и как постепенно начинает подсыхать земля. Когда капитан решил, что можно рискнуть, мы влезли в "ДиСи-3", греки нас слегка подтолкнули, шасси освободились от грязи, и мы взлетели. Крестьяне стояли внизу и махали нам руками так, словно это были не горы Пелопонесса, в вокзал Гранд Сентрал. Пролетев миль десять, мы оказались точно над немецким лагерем. В нас оттуда пару раз выстрелили, но не попали. Самый лучший момент в своей жизни я пережил, оказавшись в Каире в госпитале. Я целую минуту не входил в палату - лишь стоял на пороге и пялился на белоснежные простыни. Затем медленно, очень медленно направился к кровати.

– Вы не узнавали, что потом случилось с теми греками?
– спросил Новак.

– Нет, - ответил Стаис.
– Думаю, что они все ещё там. Ждут дня, когда мы к ним снова придем.

В казарме воцарилась тишина, которую нарушал лишь скрип пера Новака. Стаис припомнил смуглые, худые лица греков. Крестьяне стояли внизу на низкорослой серебристой траве горного пастбища вблизи Эгейского моря и махали руками вслед улетающему самолету. Они были счастливы тем, что им удалось помочь летчикам, но у того, кто смотрел на их лица, возникала мысль, что этих людей, возможно, ждет смерть.

– В каком числе боевых вылетов вы участвовали?
– задал очередной вопрос Новак.

– В двадцати одном с половиной, - ответил Стаис и с улыбкой добавил: Последний я считаю лишь половиной.

– Сколько вам лет?
– поинтересовался Новак, видимо, вознамерившись сообщить девушке техника-сержанта обо всем, что могло её заинтересовать.

– Девятнадцать.

– Ты выглядишь старше, - заметил Уайтджек.

– Да, - согласился Стаис.

– Значительно старше.

– Да.

– Вам довелось сбивать самолеты?
– смущенно спросил Новак. Он немного покраснел и смотрел на Стаиса застенчиво, так как смотрят мальчишки, задавая несколько сомнительный вопрос об отношениях с девочками.
– Лично вам, я хочу сказать.

– Мне довелось сбить два самолета, - ответил Стаис.
– И притом, как ты выразился, лично.

– И что вы при этом испытывали?

– И что ты к нему пристал?
– вмешался Уйатджек.
– Парень от усталости глаза открыть не можешь, а ты лезешь к нему с дурацкими вопросами.