Рассказы о Чапаеве
Шрифт:
Лоскутов посмотрел Чапаеву в глаза:
— Стоит ли самому тебе, Василий Иваныч? На днях наступление большое предстоит… У тебя и без того много хлопот.
— Вот потому-то и надо знать все намерения неприятеля… А ты иди! — проговорил Чапаев, направляясь к столу.
Лоскутов ушёл.
С печки проворно слез Исаев. Услышав о предстоящей разведке, ординарец сразу весь как-то преобразился. В нём уже ничего не осталось от скучающего парня, полдня пролежавшего на печи. Статный, подтянутый, в начищенных до блеска сапогах, Исаев подлетел к Чапаеву, на ходу
— Василий Иваныч, мне с Лоскутовым можно идти? А как всё будет готово, я за тобой явлюсь.
Оглядев с ног до головы ординарца, Чапаев улыбнулся:
— Иди!
На землю спускались чёрные тревожные сумерки, и в штабе с каждой секундой становилось всё темнее, всё тоскливее. Порывами налетал злющий ветер, и стёкла в раме жалобно дребезжали.
Дёмин зажёг лампу, и за окном сразу стало темно, как глухой ночью.
— Разреши, Василий Иваныч, и мне с тобой отправиться в разведку, попросился смуглолицый Дёмин, вывёртывая фитиль.
Василий Иванович подумал, кивнул головой:
— Собирайся.
Через сорок минут Чапаев подъехал к бойцам, назначенным в разведку. Некоторое время Василий Иванович молчал, пристально вглядываясь в лица чапаевцев. Потом, взмахнув рукой, громко сказал:
— Дело, ребята, может, будет трудное… И мне нужны только смелые. Кто трусит — отходи в сторону!
Ряды всколыхнулись. Сразу раздалось несколько голосов:
— Мы не боимся!
— Среди нас нет трусов!..
В полночь отряд Чапаева находился вблизи вражеской деревни, на которую предполагалось сделать дерзкий налёт. Но когда до деревни оставалось не больше километра и Василий Иванович вполголоса отдавал последние приказания, вдруг из-за ближайшего бугра показались смутные силуэты всадников. В кромешной темноте невозможно было разглядеть, свои это или чужие.
Исаев закричал:
— Какого полка?
— А вы какого? — раздалось в ответ.
Минуты две длилась перебранка.
— В цепь — и быть наготове, — тихо скомандовал Василий Иванович Дёмину и понёсся вперёд.
Подъехав ближе к столпившимся на бугре всадникам, он увидел, что перед ним белоказаки. И было их, как показалось Василию Ивановичу, чуть ли не в два раза больше его отряда. Не растерявшись, Чапаев выхватил наган и закричал:
— Я — Чапаев! Бросай оружие! Вы окружены!
Чапаевцы кинулись на помощь своему командиру…
Среди казаков, сдавшихся в плен, были два офицера. У офицеров обнаружили важные документы: карты, приказы, донесения.
— Мне это как раз и надо, — сказал Василий Иванович, принимая от Исаева сумки белоказачьих офицеров.
В Подшибаловку возвращались на рассвете. И хотя по-прежнему моросил нудный дождь и шальной ветер не утихал, у чапаевцев было бодрое, весёлое настроение.
Подъехав к штабу, Чапаев первым спрыгнул в хлюпающую под ногами грязь. Василий Иванович поднимался на крыльцо, когда его окликнул Дёмин.
Остановив разгорячённого коня у самого крыльца, командир протянул Чапаеву тяжёлый свёрток, перетянутый сыромятным ремнём.
— У одного
— А что тут такое? — спросил Василий Иванович.
Дёмин сунул руку в разодранную мешковину и вытащил несколько листов бумаги грязно-зелёного цвета:
— Листовки… Точь-в-точь такие же, какую мы вчера с Лоскутовым тебе принесли.
Чапаев обернулся к белоказачьим офицерам, которых вели на допрос. Окинув их сузившимися глазами, он насмешливо произнёс:
— Ну как, господа белопогонники, кто кого забрал в плен? Вы Чапаева или вас Чапаев?
Помолчав, он добавил, сжимая в руке эфес сабли:
— Будет скоро вашим… большая баня!
Посмотрев на стоявшую под окном рябину с редкими теперь листочками, на линючие облака, сумасшедше несущиеся по небу, Василий Иванович неожиданно улыбнулся:
— А ведь дождь, Дёмин, перестаёт. По всему видно — хорошая погода установится!
У КОСТРА
Сентябрьские сумерки. На высоком темнеющем небе уже кое-где робко проступали первые звёздочки.
На улицах Орловки, привольного степного села, растянувшегося километра на два, было шумно и весело.
Усталые, но неунывающие, громко переговариваясь и шутя, бойцы располагались на отдых: распрягали коней, составляли в козлы винтовки, разжигали костры. А Серёжка Курочкин, известный гармонист, достал с воза неразлучную свою гармошку и, присев к костру, заиграл плясовую.
У столпившихся около Курочкина чапаевцев зарябило в глазах от цветистых мехов потрёпанной гармошки… Кто-то уже лихо гикнул и пошёл вприсядку, гулко топая о землю тяжёлыми сапогами.
Освобождённые от белогвардейской неволи крестьяне радушно зазывали в избу красноармейцев, выносили на подносах хлебы, арбузы, дыни. Нарядные голосистые девушки собирались у дворов и заводили песни.
Чапаев, только что отправивший командующему 4-й армии донесение о разгроме противника, обходил расположившиеся на отдых части, торопил поваров с ужином, беседовал с командирами, бойцами.
Когда Василий Иванович остановился у костра, возле которого восседал в кружке гармонист, чапаевцы ужинали.
— Ну как, товарищи, жизнь? — спросил Чапаев, весело оглядывая красноармейцев.
— Хороша, Василь Иваныч!
— Жаркую задали баньку белопогонникам!
— Садись, а то, поди, и отдохнуть всё некогда да недосуг!
Чапаев присел в кружок. Кто-то подал ему ложку.
— От семьи, Иван, есть какие вести? — спросил он здоровяка артиллериста.
Загорелое, в редких оспинках лицо бойца расплылось в добродушной улыбке: