Рассказы о Чапаеве

Баныкин Виктор Иванович

Весь орудийный и пулемётный огонь он сосредоточил против другого чапаевского полка — Пугачёвского. Предстояла жаркая схватка.

К Василию Ивановичу подошёл командир роты добровольцев Дёмин.

— Разрешите доложить, товарищ начбриг, — сказал он. — Вверенная мне рота в полной боевой готовности. Красноармейцы просят вас перевести их в передовую цепь.

Чапаев подумал и распорядился перевести роту в первую цепь на левый фланг.

Вражеская батарея открыла ураганный огонь. Снаряды рвались

один за другим. Чёрные столбы пыли и земли с багровыми прожилками высоко взлетали к ясному, погожему небу.

Хорошо окопавшийся противник отражал атаку за атакой… Но вот наконец он был стиснут «клещами». Не замеченный врагом Разинский полк зашёл к нему в тыл и открыл стрельбу. Мятежниками овладели тревога, замешательство.

Скоро батарея совсем умолкла. Реже стал и пулемётный огонь: часть пулемётов противник спешно снял с передовой линии и отправил их в тыл. По Таволжанке в панике метались обозы.

А в это время пугачёвцы пошли в последнюю атаку. Позади цепей на буланом коне вихрем носился Чапаев.

— Смелее, орлы! — кричал он, подбадривая бойцов. — Теперь врагу не устоять!

И летел дальше, на скаку отдавая распоряжения.

Когда начбриг проносился мимо батальона Силантьева, ему помахал винтовкой немолодой боец с пегой клочкастой бородой:

— Василь Иваныч! Шальная пуля дура… поосторожней бы надо!

Чапаев весело улыбнулся и с озорством сказал:

— А меня ни одна пуля не возьмёт! Я заколдован!

И всем стало весело. Твёрже ступала нога, и уже редко кто горбился и наклонял голову.

Всё ближе и ближе окопы неприятеля. Находясь в это время на левом фланге, Василий Иванович спрыгнул с коня и, выхватив из ножен шашку, побежал впереди цепи новой роты добровольцев:

— Ура, ребята!

— Ур-ра-а! — дружно откликнулись бойцы.

Аксёнкин уже отчётливо видел и неглубокий окоп, и перепуганных солдат с бледными лицами, когда вдруг почувствовал острую боль в плече. Продолжая бежать и стараясь не отстать от товарищей, обгонявших его, он подумал: «Неужто ранило?» — и тут же об этом забыл.

Неожиданно впереди Аксёнкина появился Чапаев. Он как бы заслонил своей грудью молодого бойца от бежавшего навстречу ему коренастого, большеголового солдата.

— Коли их, ребята! — закричал начбриг и взмахнул рукой.

Блеснуло узкое лезвие шашки, и в то же мгновение коренастый солдат повалился навзничь.

Теперь прямо на Аксёнкина бежал другой солдат, что-то визгливо, истерически крича. На исхудалом, перекошенном страхом лице его смешно топорщились аккуратные усики.

«Что же это я? — промелькнуло у Аксёнкина в голове, и сердце заколотилось часто и громко. — Ведь он заколет… заколет меня сейчас…»

И, отскочив в сторону, Аксёнкин размахнулся и ударил солдата. Он не

видел, как тот упал, — он бросился вперёд за убегающим к селу офицером.

Легко перемахнув пустой окоп, Аксёнкин уже догонял тяжело пыхтевшего толстяка офицера с багрово-бурой шеей, когда тот внезапно обернулся и выстрелил в него из револьвера.

С головы бойца точно порывом ветра сбросило фуражку. Он подпрыгнул и изо всей силы ткнул штыком офицера.

— Что? Попало? — ликующе закричал Аксёнкин, когда офицер грузно грохнулся у его ног.

— Мишка, ты ранен! — сказал Аксёнкину пробегавший мимо длинноносый парень.

Боец покосился на левое плечо. Весь рукав потемнел от крови. И странно: стоило ему увидеть окровавленное плечо, как внезапно почувствовал тупую боль в отяжелевшей руке.

«Пустяки! Всё пройдёт!» — утешал себя Аксёнкин и опять понёсся за убегавшими в Таволжанку белочехами.

* * *

Враг был опрокинут, смят. Под вечер Пугачёвский полк во главе с Чапаевым занял село. Чапаевцы захватили четыре тяжёлых орудия, шестьдесят пулемётов и разное военное снаряжение.

В Таволжанке не задерживались. По приказу начбрига полки двинулись дальше, по дороге в Николаевск.

Стройными рядами проходили чапаевцы через освобождённое от интервентов село. Навстречу им из дворов выбегали женщины и девушки и наперебой кричали:

— Хлебца на дорогу возьмите, родимые!

— Творожку свежего!

— Сальца кусочек… Для вас и последнее отдать не жалко!

У околицы стояла сухонькая, сгорбленная старушка с глиняным кувшином в руках, накрытым чистой белой тряпочкой.

Приветливо улыбаясь слезящимися, тусклыми глазами, она спрашивала проходивших мимо бойцов:

— Как бы мне, касатики, самого главного увидеть — Чапаева, начальника?

Старухе ответили:

— Он, бабуся, на коне поедет. Как увидишь с усами да в папахе значит, Чапаев!

Когда начбриг, окружённый командирами, подъезжал к околице, старушка заволновалась, метнулась к лошадям:

— Скажите, касатики, кто тут из вас Чапаев?

Василий Иванович подъехал к старухе, остановил коня:

— В чём дело, бабушка?

Старая женщина подняла голову, пристально посмотрела на Чапаева, заговорила:

— Какой ты бравый да хороший! Испей, любезный, молочка! Утреннее, батюшка, не погнушайся… У меня сынок тоже против супостатов воюет. Может, знаешь его? Варламов Иван?

— Нет, не знаю, — улыбнулся Чапаев, принимая от старухи холодный кувшин. — А где он служит?

— А вот где на машинах стальных ездиют. Там и Ванечка… Не знаешь? То-то… — Старушка сокрушённо вздохнула, покачала головой: — Давненько письмеца от сыночка не было. А сердце-то не каменное, болит…