Рассказы о Чапаеве
Шрифт:
Начбриг спрыгнул на землю и указал места, где требовалось установить пулемёты.
Подошёл Исаев с кружкой холодной колодезной воды. Чуть улыбаясь, сказал:
— Испить не хочешь, Василий Иванович?
Чапаев напился и, расправляя усы указательным пальцем правой руки, зашагал. Ординарец последовал за ним.
Прошли в первую цепь. Бойцы посторонились, уступая место, и начбриг с ординарцем легли на землю.
Была дана команда: «К перебежке приготовиться!» И все замерли, готовые в любое мгновение вскочить, броситься вперёд.
— Перебежка! — закричал Чапаев, и цепь, как один человек, взметнулась, поднялась. — Бегом!
И все бросились вперёд.
Поддерживая левой рукой шашку, начбриг бежал вместе со всеми, то смотря прямо перед собой, то оглядываясь на цепь, ощетинившуюся штыками.
Затарахтело несколько вражеских пулемётов.
— Ложись!
…С каждой перебежкой расстояние до переправы сокращалось. Уже отчётливо были видны камыши у противоположного берега Большого Иргиза.
Когда Семён Кузнецов осторожно приподнял голову и посмотрел прямо перед собой, у него от изумления широко открылись глаза.
В течение дня Семён не один раз видел жаркий Иргиз, но вот почему-то лишь сейчас эта знакомая с детства мелководная, извилистая степная речушка вдруг показалась ему какой-то необыкновенной, трогательно-волнующей.
Точно зачарованные, смотрели в тихую, небыструю речку и сонно поникшие камыши, и сургучно-глинистый крутой берег, и кустарник с сизыми обмякшими листочками, и голубеющее бездонное небо. Семён на какое-то мгновение забыл и о войне, и о пролетавших над головой пулях, и о том, что, может быть, его скоро не будет в живых.
Вспомнились Семёну весёлые мальчишеские поездки в ночное, рыбалки на заре и многое, многое другое, такое близкое, родное.
Внезапно что-то прожужжало, и рядом с вытянутой рукой Кузнецова взбугрилась земля.
— Нагни голову! — услышал Семён голос Василенко, строгий и незнакомый, и тут же пришёл в себя.
«Ведь это пуля чуть не задела меня», — пронеслось в голове у Семёна, и сознание близкой опасности сразу сковало его.
Цепи лежали в напряжённом молчании. Перебежки кончились. Сейчас начнётся атака… И вот наконец наступило то, о чём думал каждый в эти пять минут, показавшиеся вечностью:
— В атаку-у!.. Ур-ра-а!..
Бойцы поднялись, выпрямились и ринулись вперёд, сотрясая воздух мощным, непрерывным «ура».
Семён бежал в одной цепи со всеми. Как и все, он кричал «ура» и удивлялся, как это минуту назад он мог поддаться страху. Его настоящим желанием было стремление вперёд. Вперёд и вперёд! Скорее смять, сокрушить врага! О смерти, которая в любое мгновение может оборвать его жизнь, он больше не думал.
Семён увидел Чапаева. Взмахивая шашкой, начбриг бежал на полшага впереди цепи.
«Вот он, наш Иваныч, с нами!» — подумал Семён и, прислушиваясь к привычному, ободряющему топоту, оглянулся назад, на своих товарищей. В тот же миг на виске у брата Тихона он увидел красное расплывшееся пятнышко.
Семён ещё не успел спросить себя: «Что с братом? Ранен?», как Тихон пошатнулся и, выронив из рук винтовку, плашмя повалился на землю.
Несколько неприятельских солдат выскочили из окопа и кинулись назад к мосту. Красноармейские цепи ещё громче закричали «ура».
< image l:href="#"/>Неприятель не выдержал, дрогнул. Бросая винтовки, солдаты лавиной устремились к переправе. На мосту солдат пытались задержать офицеры, но их смяли. В панике офицеры понеслись, гулко топая сапогами по деревянному настилу.
Захватив переправу, Чапаев повёл полк к Таволжанке. Разведка донесла, что противник бросил навстречу Пугачёвскому полку все свои силы.
— Нам это и нужно, — выслушав начальника разведки, сказал начбриг.
Поздно вечером полк остановился на ночлег. После ужина, проверив выставленные дозоры, Чапаев с Лоскутовым неторопливым шагом проходили по стану. И справа и слева ещё слышались приглушённые разговоры расположившихся на отдых бойцов, негромкий смех. Совсем рядом какой-то весельчак что-то бойко распевал себе под нос.
Легонько толкнув командира полка в бок, Василий Иванович полушёпотом проговорил:
— Слышишь? — И тут же с упрёком добавил: — Как же это ты с такими орлами не смог неприятеля одолеть? Или нашу заповедь забыл — врага бить всегда, но самим от него никогда не бегать!
Василия Ивановича окликнули. От сидевших кружком красноармейцев отделился высокий парень. Приветливым знакомым голосом проговорил:
— А мы на вашу долю похлёбки оставили. Думаем, закружится Василий Иванович с делами разными… Может быть, откушаете?
— Семён Кузнецов? — спросил начбриг.
— Он самый! — последовал ответ.
— Спасибо. Закусывал. — Чапаев приблизился к бойцу и положил ему на плечо руку: — У тебя, говорят, горе?
— Брата… Тихона убили… — натужно выговорил Кузнецов.
— Так ты как же?
— Наказал в Гусиху. Завтра батя приедет.
— Ну, бери отпуск… дня на два, на похороны. В бою ты отличился. Мне уж докладывали.
После некоторого раздумья Семён вздохнул и покачал головой:
— Не надо, Василий Иванович. В такое время… да товарищей покидать?
Опять помолчав, еле слышно закончил:
— Я уже простился с Тихоном. Теперь чего же…
На другой день, 21 августа, получив донесение о выходе полка имени Степана Разина в тыл неприятеля, Чапаев приказал начать атаку. Противник не подозревал о нависшей над ним смертельной опасности.