Рассказы о Москве и москвичах во все времена
Шрифт:
Но ведь не только с хлебом бывают пельмени. На той дегустации я отведал пельмени с печенкой, сердцем, гречкой, курицей, пельмени мясные во всевозможных соусах, рыбные в холодной, очень острой и пряной ухе, жареные пельмени с капустой и всякие прочие. Кстати, Михайлов всегда добавляет в фарш придуманные им растительные добавки, отчего он становится нежнейшим. При этом травы использует исключительно наши, российские: мать-и-мачеху, душицу, мяту, можжевельник, шишку еловую. Ароматы поляны и леса в этих чудесных подушечках. Вот что должно быть в пельменных, если возродятся они.
А как раньше пельмени едали! С русской широтой и размахом! Не десятками — сотнями — и ведь в удовольствие шло, в радость застольную.
И все-таки и в нынешнее отсутствие пельменных во многих местах в Москве пельмени можно поесть, в ресторанах, хотя и не любят официанты, когда берут только одно, самое дешевое блюдо.
И что же в конце концов? И каково впечатление? Прихожу к однозначному выводу: сейчас пельмени единственное общедоступное блюдо в московских съестных заведениях. Если, конечно, не говорить о сосисках с сардельками. Да ведь, собственно, это и не блюдо вовсе, а фабрикат. И сравнение с ними считаю для настоящих пельменей неуместным и оскорбительным.
«Быть газете!»
П покажу вам одну заветную дверь, за порогом которой откроется прошлое. Надо только пройти по Никольской в сторону Красной площади до этого изумительного дома с колоннами из резного белого камня и солнечными часами меж ними. Но дверь этого старого дома, выходящая на улицу, еще не та волшебная дверь. Это только врата — ограда от внешнего мира. А вот позади них прячется другая: за ней и открывается прошлое. Шагнешь навстречу ему — и замрешь в удивлении: палаты XVII века со стрельчатыми сдвоенными окнами, высоким теремом над входом и крутой белокаменной лестницей, взбегающей к нему, словно к башне неприступного замка.
Здесь, вот в этих стенах, в чаде кипящего металла и вихре бурных событий, докатившихся до древних стен Московского государства, возникла наша первая печатная газета.
А самые первые в Москве газеты во всей России первыми были. Сначала по-русски долго, основательно приглядывались к заграничным, как бы прощупывали: зачем, почему? Еще в царствование Михаила Феодоровича в Москву доставляли более двадцати заграничных газет. Толмачи, особо при дворе для того содержавшиеся, переводили наиболее важное и интересное, переписывали от руки в «Куранты», кои можно считать первоисточником русской газеты. И все же это была еще не газета. Сделать же печатное издание — и именно русское — из «Курантов», живших исключительно закордонной жизнью, надумал Петр Алексеевич. Не он бы — быть может, лет сто еще к газете приглядывались: кабы не продешевить, да кабы чего не вышло…
Сомнений на сей счет у Петра Алексеевича не было: еще во время своего первого путешествия по заграницам обратил внимание на то, какой силой воздействия и каким влиянием обладали газеты. И 16 декабря 1702 года подписал решительной и быстрой рукой именное повеление: «Декабря 16.1702 года. Именный. О печатании газет для извещения оными о заграничных и внутренних происшествиях». И сказано в Указе том, чтобы «…присылать из тех приказов в Московский приказ, без мотчания (то бишь без волокиты какой-либо), а из Монастырского приказа те Ведомости отсылать на Печатный двор…».
И всего через пару недель, 13 января 1703 года, вышла в свет первая русская печатная газета «Ведомости о военных и иных делах, достойных знаний и памяти, случившихся в Московском государстве и иных окрестных странах».
Печатались «Ведомости» церковно-славянскими буквами, а через год заказал царь в Амстердаме другой шрифт — округлый, на латинские буквы похожий, чтобы легче читалось. И лишь через семь лет появился другой шрифт, проще для глаза — гражданский. Сказывали, что Петр и сам любил иногда корректуру держать: придирчиво правил, случалось, что-то дописывал…
Газета удивила, но нельзя сказать, что кинулись к ней. Можно представить Петра Алексеевича, сердито свой ус подкручивающего… Тогда и сказал: «Наш народ, яко дети, не учения ради, но которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены будут, которым сперва досадно кажется, но, когда выучатся, потом благодарят». Раз сами не хотят газету читать, надо заставить. Или лучше калачом заманить?
И такое царь Петр выдумал, что и сейчас диву даешься. Устроил специальные ресторации — австерии, где задарма кормили, подносили, чего душа пожелает, — только читайте газеты. А самое интересно то оказалось, что рестораторы не прогорели: маловато в Москве оказалось охочих грамотеев. Выпить да закусить — уговаривать не приходилось, а вот к газете приобщить…
Совсем небольшими кипами вывозили «Ведомости» с Печатного двора: первые номера выходили тиражом скорее уж пробным, всего сотни в полторы экземпляров, но вскорости, как спрос явился, и по 4000 копий стали печатать. Но и этого мало оказалось, а более печатать не поспевали. И шла лихо газета с рук, благо, что продавали ее всего по одной-две деньги. Или, по тем временам, по полкопейки в деньге. Трудно сейчас сказать, сколько это будет по-нашему, но в одной старой книге, описывающей жизнь москвичей в тогдашнюю пору, за копейку можно было кусок студня съесть с ломтем хлеба в ладонь. Однако случались дни, когда «Ведомости» выдавались народу и вовсе безденежно. Как, почему — и не скажешь теперь.
Жаль, что не перелистнуть нам первых номеров, не сохранились они — ни в кремлевских сокровищницах, ни за бронированными дверьми тайных хранилищ — ни в Москве, ни в Питере. Остались лишь скромные рукописные строки, неизвестно кем сохраненные и неведомо кем из той газеты выделенные.
Нам бы странной газета та показалась: заметки маленькие, правда, все по делу, без лишних слов. И строятся без заголовков, «колесом», как мы теперь говорим — одна за другой: хочешь не хочешь — гони взглядом по строкам, что надо — запомнится, что не столь важно — забудется.
Самое удивительное, что первая газета, еще не набрав опыта в собирании новостей, скрупулезной быстроты в составлении слов из отдельных буквиц — вручную ведь слова, а из слов строки складывались, — успевала за всем уследить.
Вот, в номере от 17 октября 1703 года из Амстердама: «Все французские письма сказывают, что серебряный караван Вигос в целости прибыл, нагружения же до удивления мало». Что это — лукавят французы или ограбили караван по пути?
А вот реляция от 17 декабря 1702 года: «В нынешнем 1702 году Великий Государь наш, его царское пресветлое величество, преславно победив шведа на разных местах, многие грады крепкие и землю его опустошив, в полон офицеров благородных многое число и солдат побрал, а многих доброхотным своим сердцем на свободу пустил, сам возвратился в царствующий град Москву с великим триумфом, а ко пришествию его уготованы были двои врата от различных емблимат…» Емблиматы — эмблемы по-нашему.