Рассказы о Москве и москвичах во все времена
Шрифт:
Газета сразу пошла. И прежде всего потому, что великолепные перья, блестящих мастеров собрал Сытин под своими знаменами. Влас Дорошевич, которого называли не иначе, как «король фельетонистов», оказался к тому же прирожденным редактором и с ходу так развернул газету, что в краткое время стала она самой популярной в Москве. Дорошевич призвал в свою команду и Владимира Гиляровского — «короля московских репортеров», и московский отдел, который тот возглавил, ни в одной другой газете не знал равных себе.
Эти двое дружили — Дорошевич и Гиляровский. Оба были великие мастера, оба до самозабвения любили предаться вкусной еде с обильной выпивкой —
Славное было время для них. Ночные редакционные бдения, добывание в номер «гвоздей», из-за которых на следующий день газету станут на части рвать, и неудержимое, страстное желание всех, кто работал в стенах этого дома, — сделать «Русское слово» лучшей газетой. Она стала лучшей во всей России, когда тираж превысил сто тысяч.
«Русское слово» была в полном смысле слова европейской газетой: она продавалась в нескольких европейских столицах, шла хорошо, к ее мнению прислушивались зарубежные политики и ни в какой другой газете нельзя было прочитать в то время столь подробного и объективного освещения того, что происходило в стране. Да и сама по себе газета была великолепно организована: у каждого из крупных сотрудников свой кабинет, в коридоре постоянно дежурят посыльные мальчики, готовые в любое мгновение сорваться с места и полететь в любом указанном направлении. Случалось, конечно, что их посылали не по совсем точному адресу…
Сытин из этого дома сделал целый газетно-журнальный концерн — свою державу, развернулся даже больше, чем сам рассчитывал. Весь третий этаж заняло «Русское слово», а выше расположились «Искры» — иллюстрированное приложение к «Слову» — и журнал «Вокруг света» — единственное, кстати, издание, пережившее революции, войны, — короче, и по сию пору любимое.
Не знаю, живет ли, существует ли что-нибудь вечно. Газета — и вовсе однодневная бабочка: явилась на свет с восходом солнца и умерла на закате. Конечно, можно в старых подшивках найти ветхие желтые листы прежних газет, и выдохнут они вам в лицо аромат забытого времени. Невольно тогда подумаешь: все-таки долго живет однодневная бабочка. Может быть, потому, что так много людей вложило свою душу в нее…
Давно выветрился газетный дух из этого дома. Машины потеснили людей не только на улицах — даже из домов выжимают. Вот и здесь в первом этаже автомобильный салон. Ничто не напомнит теперь о великих газетных страстях, что некогда здесь кипели…
Исход Москвы
Хорошо помню день 16 октября 1941 года, потому что он был очень страшным и не похожим на другие, в которых я себя только начинал помнить. Память мертвой хваткой вцепилась именно в этот день.
Внезапно обезлюдел весь город. На Люсиновке, по которой мы с матерью шли в сторону Даниловского универмага; люди встречались редко, и все очень быстро, обгоняя нас, шли или бежали. Изредка проезжали машины, громыхая и дребезжа по булыжной мостовой. Я не знал, куда и зачем меня мать вела, но скоро мы оказались
Мать подошла к ним и о чем-то поговорила. Одна из женщин кивнула ей. Мать достала из сумки деньги и отдала их женщинам. Потом взяла с витрины небольшую фарфоровую вазу в поперечных красных полосах, и мы пошли домой. Мама сказала мне, что давно мечтала об этой вазе и даже ходила не раз, смотрела, не купил ли ее кто-нибудь.
Потом, спустя много лет, я понял, что она купила вазу в полной растерянности: просто не знала, что делать, когда вокруг все бегут. Нам-то бежать было некуда.
В тот октябрьский день 1941 года Москву ждала судьба Москвы 1812-го. Тогда и в 41-м началось повальное, всеобщее бегство. Тогда москвичи поджигали дома, чтобы не достались врагу, а в 41-м были спешно заминированы заводы, институты, склады, учреждения, мосты. В ночь с 15 на 16 октября заминировали Большой театр. Ждали только приказа.
Люди на предприятиях, готовившихся к эвакуации, получали полный расчет и трудовые книжки. Многие тщательно уничтожали свои партийные билеты — трудно сказать зачем: чтобы не достались врагу или чтобы не выдали большевистскую принадлежность хозяев. Партбилеты жгли: так было надежней.
Все вокзальные площади были забиты народом. Царил хаос. Но на перронах, возле поездов, оцепленных частями НКВД, полный порядок; в вагоны пропускали по специальной бумаге, выданной на работе.
А. В. Хрулев, заместитель наркома обороны, начальник тыла Красной армии: «Утром 16 октября мне позвонил начальник Генштаба маршал Б. М. Шапошников и передал приказ Сталина всем органам тыла немедленно эвакуироваться в Куйбышев. Ставка должна была согласно тому же приказу переехать в Арзамас. Для вывоза Ставки мне было приказано срочно подготовить специальный поезд».
В тот день с раннего утра началась эвакуация Генштаба, военных академий, иностранных посольств, наркоматов. Поезда один за другим направлялись в сторону Горького. Все дороги, ведущие на восток из Москвы, были забиты. Вывозили москвичей и на речных судах.
А вдалеке от вокзалов город казался вымершим.
Только Москва все же жила. После ночи на 16 октября метро не открылось, стояли трамваи. На улицах как-то заметнее стали черные служебные «эмки», а автобусы куда-то внезапно исчезли. По набережным Москвы-реки на равном расстоянии друг от друга парили на привязи колбасы аэростатов. С наступлением сумерек они медленно, почти незаметно для глаз, беззвучно возносились в небо.
Всеобщая оглушительная тишина. Такой тихой Москва никогда еще не была…
Утром 16 октября Сталин на своем бронированном ЗИСе проехал по улицам опустевшей Москвы и увидел, как изменилась она. Нахмурившись, вождь смотрел, как из магазинов выносили муку, колбасу, пакеты с крупами, в авоськах — консервы.
А. И. Епифанская, библиотекарь Детской библиотеки им. Л. Н. Толстого на Большой Полянке: «Все эти дни библиотека была открыта, но никто, конечно, не заходил. Я сидела одна и глядела в окно. Неподалеку от нас находились продуктовые склады магазинов, и я хорошо видела, что их двери были открыты. Люди выходили, нагруженные продуктами. Я тоже пошла — посмотреть. Оказалось, что продукты раздавали совершенно бесплатно! Всем желающим! Мне достались консервы — гречневая каша с тушеным мясом. Их надолго хватило».