Рассказы о новомучениках и подвижниках Российских
Шрифт:
– Вообще-то все они хорошие люди, но они загрубели и отошли от Бога, – говорил отец Георгий о заключенных.
После тюремного заключения отцу Георгию разрешили занять келью при Даниловом монастыре. Благословение на старчество ему дал владыка Кирилл (Смирнов) – в Таганской тюрьме. К отцу Георгию шли самые разные люди и с самыми разными вопросами. Можно ли служить в Красной армии верующему человеку? Можно, отвечал отец Георгий. Потому что Красная армия защищает родину, а для христианина защищать родину – долг, и смерть за родину – смерть праведника. Можно ли есть пищу, о которой не знаешь,
Так прошло несколько лет. Старец принимал людей, служил, причащал. Никифорушка не забывал своего друга и как-то раз возник в Даниловом, к великой радости старца.
Однажды отец Георгий увидел сон. Сон этот он видел не впервые, но в этот раз отчего-то особенно ясно – так, что тот запомнился. Он в дороге. Незнакомая местность. Куда-то путешествует. А по обе стороны дороги стоят стога сена. Проснувшись, понял, что скоро арестуют. Предупредил духовных детей. Никифорушка и тут показал свою верность и любовь к другу. В поэтической сначала форме: «Не в убранстве, не в приборе, все разбросано кругом… Поминай как звали. Там трава большая, сенокосу много… Скука-мука… Березки качаются». Что ж за березки-то такие, Никифорушка? А тот глаза закрыл и снова поет: «Там березки качаются».
– В пустыню сошлют. И стога – про то же, про пустыню.
Вскоре был арест. Внезапно, набегом. Келейники и келейницы бледные, напуганные. А отец Георгий спокойно обратился к пришедшим:
– Можно мне помолиться?
Переглянулись. Не поняли, что делать. Но разрешили, на всякий случай.
Отец Георгий встал на колени и дал знак келейникам, чтобы и они на колени встали. А потом вдруг спрашивает одного из пришедших:
– Как ваше имя?
Тот поразился, едва не напуган:
– А тебе зачем?
– Буду о вас молиться. А для молитвы мне надобно ваше имя знать. Вы не по своей воле такую тяжелую работу выполняете.
Имена назвали.
Приговором определили ссылку в Уральскую область (ныне Казахстан), Джамбейтский район, поселок Кара-Тюб. Кара – значит черный. Скука-мука. Не пустыня, но полупустыня. Заросли полыни, звезда полынь. Вспомнились «стога» из сна. Зимой – снежные, летом – песчаные. Вместе со старцем в ссылку поехали две его келейницы, духовные дочери: Татьяна и Екатерина.
Все так и случилось, как Никифорушка пел. После ссылки разрешили жить в Горьком, бывшем Нижнем Новгороде. С трудом нашли комнатку. А в окне – едва не заплакал старец, несколько лет не видел – березки! И волнуются под летним ветерком.
Старец почил тихо, смотря на березы. В самый день кончины келейница принесла ему потир. Так и умер с потиром в руке, причастившись Святых Таин.
Мощи преподобноисповедника Георгия покоятся в Даниловом монастыре, где угодник Божий подвизался при жизни, – в храме во имя святых отцев Семи Вселенских Соборов, в деревянной раке, укрытой зеленым покровом.
Никифорушка пережил своего друга на много лет.
Черт, Ваня-эконом, владыка и матросы
Навигация в Таганроге почти прекращается в конце января. Зимой здесь снегопады, ветра, сырость, гололед. Портовый город и сам по себе, без снегопада – место бойкое. В нем можно исчезнуть навсегда и так же неожиданно появиться.
В январе 1918 года таганрогские юнкера вступили в стычку с рабочими. И хотя на рейде стояли красные корабли и город патрулировался матросами, в той страшной схватке погибли 105 юнкеров и 95 рабочих.
В то время в городе находился владыка Таганрогский и Приазовский Арсений (Смоленец). Иподиаконом и келейником, а заодно и экономом у него служил будущий владыка Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф (Чернов). Тогда он еще не был рукоположен и для владыки Арсения был просто Ваней. Ваня-эконом.
Услышав о побоище, владыка Арсений отправился в исполком с просьбой разрешить панихиду. Отпевать предполагалось как юнкеров, так и рабочих. Владыка понимал, что будут провокации, но пути назад уже не было. «Я архиерей для всех, – сказал владыка Арсений, – разрешите похоронить как тех, так и других». Исполком дал разрешение.
– Ваня, сделай мне кофе! – попросил владыка, вернувшись. Он был встревожен.
Ваня скоренько сделал кофе.
– Привезли ли гробы на кладбище?
Устройство похорон юнкеров владыка фактически взял на себя.
Ваня знал, что гробы привезли, но жены рабочих их тут же разобрали. Юнкерам гробов не досталось.
– Привезли.
Сто юнкеров лежали под мокрым снегом в яме. Нашли белье, кресты и одежду для похорон. Хоть похоронить по-человечески. Утром Ваню и иеродиакона Николая командировали приготовить тела юнкеров к погребению. Они провели на кладбище весь день. «И так мы работали с шести утра и до вечера при некоторой помощи кладбищенских сторожей. 105 гробов поставили вдоль траншеи».
– Пора ехать, Ваня. Стемнеет скоро, – сказал владыка Арсений.
На кладбище было неспокойно. Ввиду напряженной обстановки исполком выдал владыке сопровождение – небольшой отряд красногвардейцев. Как в тюрьму. Женщины с горящими глазами бродили между гробов, некоторые рыдали: у многих из них погибший был единственным кормильцем. Женщины южных портовых городов – это характер. Очень крутой характер. Едва увидели владыку, закричали:
– Бабоньки, а давайте обольем архиерея бензином и подожжем. За то, что он белых хоронит.
Однако никаких попыток поджечь не было. Красногвардейцы поджога не допустили.
Отпевание было коротким, «с пятого на десятое», как выразился владыка Иосиф в воспоминаниях, зато отпели всех, и рабочих тоже. В надгробном слове владыка сказал: «Я архиерей для всех, кто в Бога верует. От меня нельзя требовать партийности». Возвращались с кладбища затемно, с опаской. Жены убитых рабочих были очень злы.
Едва приехали, владыка Арсений снова попросил Ваню:
– Черный кофе и валерьянку.