Рассказы о товарище Сталине и других товарищах
Шрифт:
— Мама родная, — сказал я. — Видно, пробил мой час!
— Да ничего подобного! — обиделся блондин. — Мы ведь тоже читатели. И любим вас не меньше других.
— Вы мне позволите посоветоваться с начальством? — робко спросил я.
— Конечно, конечно, посоветуйтесь, — сказал второй, — если оно будет возражать, мы поднажмем.
— Вы уж поднажмите, — сказал я. — А что же у вас исполнять-то? Ведь у нас, знаете, сатира, острое всякое, с перчиком...
— Во-во, вот это нам и надо, — сказал блондин. — У нас поострее. Нам нашему начальству тоже хочется хвост подкрутить. Пусть, понимаете, повертится
— Товарищи, — сказал я своим авторам и коллегам, — нас пригласили выступить перед доблестными чекистами, этими рыцарями без страха и упрека, у которых должны быть чистые руки, горячее сердце и что-то еще, что я забыл. Готовы ли вы, товарищи?
Товарищи дипломатично молчали.
— Во дает, — восхищенно сказал блондин. — Ну как по писаному! Так мы уж ждем, дорогие наши сатирики.
Зал клуба имени Дзержинского был набит битком. Мы смотрели в зрительный зал и обливались холодным потом: мы ожидали, что в зале будут майоры Пронины, похожие на молодого артиста Михаила Жарова, который в кино играл красивых энкаведешников, или, по крайней мере, Штирлицы с проникновенным взглядом, смело вскрывающие планы врага, но в данную минуту решившие отдохнуть от оперативной работы в кругу модных писателей-сатириков. Вместо этого, в зале сидела... улица. Да, да, это были те прохожие, которых мы ежедневно видим в очередях, в троллейбусе, в трамвае, в кино, на лестничной площадке... И это было самое ужасное: в каждом прохожем мы будем видеть теперь «бойцов невидимого фронта», молоденьких и стареньких, плешивых и кудрявых, забулдыг и модников, в джинсах и дубленках, в галстуках и в фартуках...
Нас представлял веселый крепыш в штатском. Он, между прочим, сказал:
— А смешного в нашей жизни еще много. Вот, помню, приехал я в командировку в Ленинград. А тут как раз демонстрация. Праздник седьмого ноября. Выходит на Невском на балкон один старичок. И кричит что-то с балкона. А снизу демонстранты кричат ему ура. Я, понимаешь, прислушался, а что он кричит? А он кричит следующее: «Смерть врагам мирового капитала!» И все кричат ему ура! А вы вдумайтесь, что кричал тот зловредный старик. Смерть врагам мирового капитала — это выходит смерть нам! Потому что мы и есть враги мирового капитала! А о чем это говорит? Это говорит о том, что мы уже не вслушиваемся в слова, они как стертые, понимаешь, монеты, больше ничего не означают. И орем ура! Вот какая смешная история!
Мы переглянулись, но отступать уже было невозможно.
И мы им выдали все безо всяких купюр. И чувствовали себя, как в клетке у льва. Кагебешники смеялись, как студенты. Потому что и им, наверное, хочется иногда расслабиться.
Такая маленькая деталь. Во втором отделении вдруг пришел за кулисы тот блондин, что устроил этот концерт. Он сказал:
— Вы меня извините, мне нужно сделать заявление в зал. Но вы продолжайте, мы скоро вернемся.
Он вышел на сцену и сказал:
— Группа скандирования, к выходу!
И со всех рядов стали подниматься наши зрители и спешить к выходу. Я спросил:
— Что это за группа скандирования?
Он ответил:
— Ну сейчас же съезд партии проходит. Мы аплодисменты устраиваем. В нужных местах. Ну знаете, когда все вместе кричат «Слава КПСС!» Так это мы начинаем.
А я и не знал. Я думал, что это у них от глубины чувств. Я думал, что они, как Лев Толстой, не могут молчать. А это, оказывается, группа скандирования.
Но концерт прошел с большим успехом.
А потом мы поехали в Ереван...
Нет, не могу удержаться, чтобы не рассказать о концерте в Высшей школе профсоюзного движения. Оказывается, есть и такая. Когда нас пригласили, мы думали, что там учатся не пришедшиеся ко двору профсоюзные начальники. Ну знаете, те, что проворовались, или оказались совсем уж неспособными, тех обычно отсылают «на учебу» в такие вот смехотворные учебные заведения. И ничего подобного! В той профсоюзной школе учились... иностранцы. В большом актовом зале сидели индусы и латиноамериканцы, африканцы, арабы... Кого там только не было! Мы бубнили наши байки, а их никто не понимал. Довольно кислое зрелище, когда ты остришь, а никто не смеется. Глупо, конечно.
После выступления мы беседовали с начальством этой школы.
— Наши студенты, — объяснял нам ректор, — приехали из различных стран, борющихся за свою независимость. Многие из них приехали под псевдонимами, потому что в своих странах были известными партизанскими вожаками. Мы учим их, как бороться за независимость в отдельно взятой стране и как затем удержать добытую в борьбе власть. Среди них, кстати, несколько принцев крови и детей из весьма состоятельных семей.
— Очень интересно, — сказали мы. — Вот оно как обстоит... Но как же они здесь живут? Как досуг проводят?
— Вот это, — сказал ректор, — наша главная неприятность. Они ведь привыкли у себя в странах к моральной распущенности, и без этого уже никак не могут. Им каждый день подавай женщину! А где мы им возьмем? У нас ведь публичных домов нет. Мы им объясняем, что, мол, закончите образование и езжайте себе с богом туда, где секс этот проклятый расцветает. Да разве они понимают? Возьмите того же товарища из Уганды. Он ведь и зарезать может, если не пойти ему навстречу.
— Как же вы выходите из положения? — сочувствуя товарищу из Уганды, спросили мы.
— Да вот приходится вертеться, — грустно ответил ректор. — У нас тут неподалеку швейная фабрика. Вот мы и устраиваем вечера дружбы с танцами. Работниц фабрики приглашаем, ну и приходится закрывать глаза на нарушения морального кодекса... Мировое революционное движение, — сказал он, повысив голос, — не может проходить без некоторых жертв. В том числе, и с нашей стороны.
Ну, ладно, ближе к теме.
Так вот, приехали мы в Ереван...
СТИШОК О ДЕМОКРАТИИ
Вошел старый неряшливый человек — поэт Александр Безыменский. Еще в самом начале мы в «Клубе 12 стульев» решили, что «старая гвардия» сатириков, насмерть запуганная Сталиным и умеющая прославлять режим, критикуя только то, что неугодно этому режиму, не будет заполнять своими «позитивными» творениями нашу страницу. Мы полагали, что с них достаточно «Крокодила». Некоторым из «стариков» все-таки нравилось то, что мы делаем, и они старались перестроиться и писать в нашем стиле. Но Безыменский знал, что в «Клубе 12 стульев» ему делать нечего, и никогда не заходил.