Рассказы о Великой Отечественной
Шрифт:
А потом, 22 июня, началось это всё. Тут надо понимать, что мы не пограничники, те вступили в бой с первой секунды вторжения, а над нами волнами пошли самолёты на восток, периодически бросая бомбы и на наше расположение. И вот тут-то почувствуйте ситуацию, моё положение – меня никто не знает, я никого не знаю. Старших командиров нет, и я, зелёный лейтенантик, соображаю, что в эту минуту главный здесь – я! А потому и моё звание, и моя форма должны, обязаны работать! Побежал по расположению – собирать всех, кого смогу найти. К тому времени главная, ударная самолётная волна прошла, построил я всех, а их и полуроты не набралось, командиров – никого.
Только через сутки после начала войны (!) появился какой-то капитан. За всё это время – первый и последний командир, который вспомнил о том, что здесь остались люди, которым надо что-то объяснить и направить их на что-то, на какие-то действия… Это я так подумал, увидев его. Но как же я ошибался! Всё было гораздо хуже. Всё это нужно было вчера, а сегодня…
Он закричал, увидев нас:
– Комсомольцы есть? Становись!
Стали мы жиденькой шеренгой. Я оказался самым высоким – на правом фланге. Сослужил мне рост службу – капитан говорит мне:
– Так, вы назначаетесь командиром первой батареи, а вы, – это он второму в строю, моему соседу, – второй батареей будете командовать!
…Какие батареи, откуда, ведь пушек-то нет, чем командовать?!
А он, словно услышал мысли, добавил:
– Сейчас пойдём, я укажу места, где ставить орудия. Немецкие танки будут здесь через тридцать минут.
Всё это гладко можно только рассказывать, а на деле… Ну, позиции нам указали – это одно. Но чем, чем воевать? А капитан уже сказал, что отправляется за снарядами, и исчез, будто и не было его… Потом один красноармеец, умница, вспомнил: «А ведь капитан говорил, наверно о тех пушках, что в мастерских только что из ремонта вышли. Вряд ли их успели на учения вывезти».
Бегом все туда. Верно! Два орудия. Сто пятьдесят два миллиметра калибр! Уж это-то против танков пойдёт, да ещё как! Но… махина тяжеленная, руками не выкатишь. Нашли трактор ЧТЗ, завели, подцепили пушку, повезли к указанному месту. Но… (опять это проклятое «но»!) то ли мы чуть замешкались, то ли капитан неправильно срок определил, то ли немцы быстрее шли, не терпелось им нас добить… Но когда мы только показались на окраине, нас уже ждали.
Они себя особо не утруждали. Разведка им уже, наверно, доложила, что гарнизона нет, только горстка каких-то солдат суетится, поэтому они поставили свои танки на лугу, за речушкой, расположились полукругом метрах в двухстах-трёхстах от нас, по танковым понятиям – это почти в упор. И начали нас расстреливать, едва мы себя обнаружили. А как не обнаружишь с такой дылдой да с трактором! До намеченной позиции мы не доехали метров 50—100.
Надо сказать, что пушка эта, конечно, замечательная, но такая тяжёлая, что снять её с передка не просто, много людей надо. Поэтому я и приказал группе человек двадцать следовать за нами. Вот как раз по ним-то немцы и открыли огонь из всех танковых пулемётов. Несколько наших ребят упали сразу, а у остальных не было даже мгновения, чтобы посмотреть: убиты ли их товарищи, ранены ли? Трактору нашему тоже одной из первых очередей двигатель изрешетили-пробарабанили… Оставалось одно – разворачиваться и принимать бой.
А они как бы играли, как кошка с мышью: посмотрим, что там у этих русских получится. Пехоту свою вперёд не пускали, нет! А может быть, её там и не было даже? Кто знает? До этого ли?!
Мы все взялись и развернули пушку. Вот тут-то немцы поняли, что это и серьёзно, и опасно, и начали обстрел из танков. Если бы они могли предположить фантастическую вещь, что у нас элементарно нет снарядов! У них такое в сознании не могло уместиться: есть орудие, то, значит, при нём есть снаряды. Орднунг! Ежели б они догадались, то просто двинулись бы вперёд, не встречая никакого сопротивления.
Мы в это время были во дворе какой-то хаты. Надо бы отъехать подальше, но уже не было возможности.
В такие моменты, в таких обстоятельствах всё решают секунды. Если бы не случилось то, что случилось, нам немедленно пришлось бы отступать, потому что самое мощное орудие превращается в простую железяку, если нет снарядов. Но произошло чудо: кругом разрывы, очереди, а к нам во двор залетает грузовичок, а в нём – ящики со снарядами! Ай да капитан! Ай да молодчина! Я мог мысленно благодарить его, зная точно, что благодарю того, кого нужно, кто это заслужил, потому что это мог сделать только он.
К тому моменту от наших осталось в живых всего восемь человек… Были там два сержанта, которые хоть что-то понимали в артиллерии, и старшина, уверенный такой, который сразу сказал, что пушку знает, потому что воевал с ней ещё в финскую.
А по нам продолжают стрелять. Крыша у хаты очеретом, камышом покрыта была, она, конечно, загорелась. Коровы ревут в горящем сарае, поросята визжат, хозяйка детей в охапку – и бежать!
Но у нас было 14 ящиков со снарядами! Наводили мы через ствол, напрямую. Понимаем, что остались одни впереди, надо хотя бы разок огрызнуться, поумерить их пыл, тогда и нам поспокойнее можно будет оглядеться.
Все работали как заведённые. И, кстати, вначале как заговорённые, потому что все восемь человек довольно долго были целы и живы… Открыли огонь. Выстрел. Второй. Кажется, именно третьим снарядом мы подбили немецкий танк. Снаряд у нашей пушки весит сорок три килограмма, и он пробил даже лобовую броню! Потом время будто остановилось. Мы стреляли, стреляли… Опомнился я только тогда, когда был подбит второй танк. Огляделся. Снаряды подносить уже было некому. Когда я стащил последний ящик с грузовика, машина загорелась. А когда остался последний снаряд, в этот момент немцы попали в поворотный механизм орудия, и он вышел из строя. Всё было кончено, надо было с этого места уходить.
…Мы отбивались ещё полтора дня. Двадцать пятого июня откуда-то появился полковник (кто он – понятия не имею до сих пор), собрал оставшихся в живых своих подчинённых. Только их почему-то никого больше! Я к нему: «Что делать?» Он ясными глазами посмотрел на меня и отчеканил:
– Я вернусь. Ждите приказа!
И по сей день я его не увидел. И по сей день приказа не получил…
Как удалось остаться в живых, – это уже долгая история. Но провоевал я до конца войны, до самого Берлина. И Москву оборонял, и Ленинград, и в Киеве был, и прочее, и прочее…