Рассказы очевидцев, или Архив Надзора Семерых

Олди Генри Лайон

Понимая, что время течет водой сквозь пальцы, что король может разгневаться, а лицо и без того потеряно навеки, Фитюк тем не менее вместо поиска нужных заклинаний думал о всяких пустяках. Соревноваться с молодым прохвостом? Бесполезно. Сразу видно, кому назначен триумф, а кому – пинок под зад. Возраст – не тетка. Да и таланты у нас простые, сельские, мы в Универмагах не обучались. Юный враль горазд пыль в глаза пускать, но дело, скажем честно, разумеет. Авось и наша крупица в его мастерстве сыщется.

И на том, елки-метелки, спасибо.

Главное, пусть Фильку на кухне накормят… А мы сыты по горло, грех жаловаться. Куропатку за похабный флажок, кулебяку за брюхатый полет – равный обмен, если по-нашенски, по-простецки…

Фитюк молчал, время шло, а напротив, белый как мел, стоял Тильберт Гудзик. Сдернув берет и комкая головной убор в кулаке. Переминаясь с ноги на ногу. Морщась, прикусив нижнюю губу и сдвигая брови все теснее, все болезненней, до жалкой складки на переносице. Словно каждая секунда смывала возраст с его лица, превращая самоуверенного молодца в мальчишку, давно потерянного за пластами дней.

Посторонний зритель согласился бы держать пари на что угодно, что мальчишка боится.

До колик.

До рези в животе.

До смертной икоты.

– Ну, я это… – начал Фитюк, ища слова, чтобы подвести итог. – Это, значит…

Но его перебили.

– Я проиграл! Наставник, я проиграл! Удостоверяю свой проигрыш перед их… перед ихними величествами… перед достопочтенной публикой…

И совсем уж по-детски:

– Не надо! Сдаюсь!

Король Серджио Романтик от изумления встал из кресла. Его величество недоумевал: что произошло? Радоваться надо или огорчаться? Миловать или карать? Нас обманули или доставили удовольствие?

– Наши победили, – отчетливо произнес в тишине Арчибальд Тюхпен, Потрошитель Драконов, заговорив второй раз за весь пир. – Столица пролетает, как демон над храмом.

И его величество согласился.

Столица пролетает.

Это даже лучше, чем потеха над старым деревенским колдуном.

Простите! – над нашим верноподданным, истинным мэтром Высокой Науки, невзирая на годы, способным дать укорот любому желторотому хлыщу.

Да, именно так.

III

…Нам очевидцы правду рассказали:Они сошлися в пиршественной зале,Лицом к лицу, лица не увидав.Один был юн, но мудр, как удав,Другой был стар, но горделивый ростИ вид твердили: он не так-то прост.Царила здесь Высокая Наука! —Казалось, дед в обьятья принял внука,И тех объятий дедовская мощьДавила смертно – но и внук не тощ,И не лишен сноровки чародея,Таинственными силами владея,Каких еще не видела земля.Соперники по воле короляВступили в ратоборство. Мудрым слава!Колдуя слева, заклиная справа,Они вовсю творили чудеса.Смешались поединщиков власа,Седые с черными, как перец с сольюВ едином блюде, где гуляш с фасолью,Мешаются. Но чуден был финалТурнира. И заранее не зналНикто из зрителей…Агафон Красавец, из поэмы «Турнир в Блезуа, или Провинциальные Триолеты».

IV

– Дядько Сил! Дядько! Гости к нам!

На сей раз Сильвестр Фитюк отрываться от дела не стал. Ну, гости. Обождут. Колдун поставил последний стежок, завязал узелок, откусил остаток нитки крепкими, растущими вкривь и вкось зубами – и лишь после этого глянул в сторону калитки. За калиткой топтался, сотрясая землю, кудлатый детина. В нем Фитюк без труда признал королевского псаря, немого Гервасия.

Всадник, гарцующий рядом на пегой кобыле, по сравнению с великаном-псарем смотрелся несерьезно. Колдун, признаться, в первый момент даже не обратил на него внимания. Несмотря на зной, всадник кутался в темно-лиловый плащ, а на голову нахлобучил шляпу с широкими полями, скрывавшую лицо.

«Еще б кобылу, умник, перекрасил, перстень с гербом Блезуа снял и псаря в замке оставил, – ухмыльнулся про себя колдун. – Тогда, глядишь, и не узнали бы».

– Филька, обормот, отвори калитку! Прошу, Ваше Величество.

Филька при виде августейшей особы разинул рот и застыл на месте – словно под зрак василиска угодил. Едва из-под копыт успел выскочить, когда король во двор въехал. За кобылой, высунув язык, трусила вперевалочку здоровенная мохнатая псина – сука Муми Тролль, любимица псаря. Эскорт, значит.

– Здравы будьте, Ваше Ве…

– Тсссс! – прошипел Серджио Романтик, спешиваясь. – Я у вас инкогнито.

– Ну, это как вам угодно будет, – легко согласился колдун. – Морсу не желаете? Холодненького, из погреба?

– Желаю!

Чувствовалось, что монарха по дороге вконец допекла сегодняшняя жара.

– Филька! Лезь в погреб, тащи жбан морса. Да кружки прихвати, елки-метелки! Не из горла же нам с инкогнитой хлебать! Садитесь, ваше-разваше…

Серджио Романтик царственно опустился на скамейку, освобожденную Сильвестром. С интересом осмотрел скудное Фитюково хозяйство: двор, амбар, дровяной навес, просевшее от времени крыльцо дома… Наконец взгляд его величества остановился на колдуне, который стоял перед гостем, явно чего-то ожидая.

– И вы садитесь, милейший. Я сегодня без лишних церемоний.

Второй скамейки во дворе не было, так что Фитюк подтащил ближе изрубленный чурбан для колки дров и уселся напротив короля. Кобылу псарь Гервасий привязал к молодой яблоне, сам расположился в тенечке и, кажется, задремал. Псина улеглась бок о бок с великаном.

Повисла неловкая пауза.

– Жара этим летом… – протянул король.

– Ваша правда, – согласился Фитюк. – По такой жаре виноград хорошо вызревает. Вино с него…

Колдун вкусно причмокнул.

– Вино – это да! – оживился монарх. – Лишь бы злаки не пожгло… О, ваш ученик скор на ногу!

От волнения – не блудливой Яньке, чай, королю питье подносим! – Филька едва не расплескал морс на монарший плащ.

– Благодарю, юноша! Какое облегчение…

– Филька, беги домой, – велел колдун, понимая ситуацию. – До вечера свободен.

Когда мальчишка исчез, его величество на всякий случай огляделся по сторонам.

Нет, больше никого нет.

– А скажи-ка мне, любезный Фитюк…

Любезный Фитюк отметил, что Серджио Романтик перешел с ним на «ты», лишь когда ученик сгинул, и оценил королевскую деликатность.

– Что вчера на турнире стряслось? Тильберт сразу уехал, даже ночевать не остался. От объяснений отказался, был неприветлив. Я полночи заснуть не мог, ворочался, размышлял… И королева с утра сама не своя: узнай, мол, да узнай, а то умом тронусь! Принцесса, ясное дело, с матерью заодно. Про Агафона я и не говорю: тот уже пять разных финалов к новой поэме настрочил… Теперь мается, не знает, какой оставить. Давай, объясняй!