Рассказы разных лет
Шрифт:
— Зови сюда! Сами ему об этом докладать будем, — усмехнулся в ответ стоявший у окна махновец.
Решетко не спеша вышел во двор и, прячась в тени сарая, перешел на другую сторону улички. Там было караульное помещение, пулемет и человек десять батарейцев дежурного наряда. По всему селу грохотали залпы, Пули роем носились по воздуху. Казалось, что бой идет во всех дворах еще полчаса назад мирной и тихой Одинцовки.
Командир покачал головой и быстро нырнул в темневший вход караулки.
В помещении было человек двенадцать перепуганных, растерявшихся красноармейцев, в первую минуту даже и
— Смирно, не дрейфь, ребята! Оружие есть?
— Так точно, у всех есть, — ответили голоса.
— Запереть двери! Да припри их чем-нибудь потяжелее. У кого есть гранаты? — спросил командир.
Гранат оказалось всего семь штук.
— Добре. Семь гранат — это, братцы мои, бо-ольшое дело, — усаживаясь за пулемет, сказал Решетко. — А ну, стрелки, приготовьтесь. Я сейчас шугану этих гостей вон из моей квартиры, а вы в дверях встречайте. — Говоря это, он выпустил полпулеметной ленты прямо в единственное окно своей убогой комнатки.
При свете зажженной бандитами лампы было видно, как грузно повалился на пол стоявший у окна махновец. Остальные кубарем посыпались из дверей. Залп красноармейцев повалил еще трех человек, а командир Решетко, уже не глядя на бежавших из его хаты бандитов, открыл рассеивающийся огонь из пулемета по коновязям и батарее, где возле брошенных орудий хозяйничали махновцы. Он стрелял больше четырех минут, успевая только менять ленты, и под его шквальным огнем падали и люди, и кони.
Комиссар Михайлов только что вынул книгу и не успел еще даже раскрыть ее, как в комнату вбежал один из батарейцев.
— Беда, товарищ комиссар! Махновцы на батарее! — крикнул он и выбежал вон.
Михайлов отложил в сторону книжку и выглянул в открытое окно. Над селом прокатился залп, поблизости застучали конские копыта. Комиссар сорвал со стены патронташ, сунул за пазуху гранаты и, схватив винтовку, выбежал во двор. К нему подбежало несколько красноармейцев; в первом из них он узнал разведчика Дроздова, остальные были батарейцы и бойцы из четвертого эскадрона.
— Товарищи, сюда! Ложитесь в цепь! — крикнул Михайлов и первый залег в канаву под забором у самого переезда.
Красноармейцы легли рядом, и сейчас же из-за колодца, стреляя на всем скаку, вынеслась пулеметная тачанка, за нею, обгоняя ее слева, мчалась другая, а позади и по бокам скакали конные. Поднявшееся над домами пламя пожара озарило дорогу и часть села. Комиссар видел, как у колодца упал сбитый пулею красноармеец, как у коновязи отбивался от двух конных бандитов часовой. Он отчетливо видел, как сверкнула и опустилась шашка одного из махновцев и как задергался на земле часовой. Первая тачанка, сделав крутой заезд влево, внезапно повернула к ним. Коренная, фыркая и горячась, неслась прямо к канаве. Пристяжные, откинув головы и храпя, были утке совсем близко. На тачанке за пулеметом сидело двое бандитов, позади них, в барашковой шапке, в галифе, с обрезом в руке стояла женщина.
— Взво-од, пли! — поднимаясь на одно колено, закричал комиссар и, откинувшись назад, швырнул под ноги тройке гранату-лимонку.
Столб крутящегося вихря подсек коням ноги. Коренная упала, а налетевшая на нее тачанка перевернулась, увлекая за собою одну из пристяжных.
— За Советскую власть!.. Смерть бандитам! — закричал Михайлов и швырнул вторую гранату в кучу набегавших слева махновцев.
Он видел, как его граната разорвалась в самой середине толпы и как врассыпную бросились махновцы.
Полянка и дорога все сильней и больше заполнялись врагами. Из-за поворота дороги поодиночке и группами скакали бандиты. Их уже было сотни полторы. Рассыпавшись в цепь, стреляя из пулеметов и осыпая канаву винтовочным огнем, они с криком и бранью окружали засевших в ней красноармейцев. А над селом все сильнее вставал пожар. Комиссар слышал, как сквозь вой пламени, свист пуль и грохот гранат гудел набатный колокол.
— Обходят, товарищ комиссар, обходят! Сейчас конец нам будет, — услышал Михайлов срывающийся шепот подползшего к нему Дроздова.
— Товарищи, бегом в избу! А я с гранатами задержу бандитов, — сказал комиссар и, размахнувшись, кинул вперед третью лимонку.
Словно горячий прут хлестнул и обжег ему руку, В левом плече заныло, рука наливалась свинцом.
«Ранен», — подумал комиссар и оглянулся. Он был один. Волоча за собою руку, комиссар пополз по канаве. Пули с неистовой силой хлестали вокруг, но комиссар знал, что красноармейцы уже добежали до хаты и стреляют оттуда, облегчая ему отход.
Он дополз до конца канавки и, пригнувшись, побежал по бурьяну вдоль забора к хате. Под ногами его вставала пыль. Пули рвали землю. У самого порога комиссар пошатнулся. Вторая пуля вонзилась в плечо. Красноармейцы втащили ослабевшего комиссара в комнатку в положили его на полу.
— Стреляйте, товарищи, стреляйте! Отбивайтесь… а я сейчас… только отдохну и тоже… — тяжело дыша и делая паузы, проговорил Михайлов.
Огромным усилием воли он заставил себя приподняться и, несмотря на сильную боль в плече и капавшую кровь, отстегнул правой рукой кобуру, достал наган и, вынув из-за пазухи две последние лимонки, сел у самого порога, упершись для крепости ногами в стенку. Его начинало мутить. Голова тяжелела, охватывала сонливость, но тогда Михайлов усилием воли отгонял от себя оцепенение и напряженно прислушивался к грохоту боя, к голосам бандитов, стрелявших уже из-под стены.
— Сдавайся, красная сволочь! Все одно побьем! — совсем близко от комиссара прокричали со двора.
Еще один красноармеец рухнул на пол. В темноте комиссар уже не видел и не знал, сколько защитников осталось в этой низенькой деревенской хатенке. Через разметанное окно влетел град пуль, пущенных в упор из ручного пулемета. Еще один повалился со стоном, и только в углу у печки кто-то упорно и неторопливо стрелял через окно по мелькавшим на свету бандитам.
«Наверно, Дроздов», — подумал комиссар.