Рассказы разных лет
Шрифт:
Спустя полчаса отряд кавалерии, пройдя пышные поля, спустился в Сухую балку и, следуя по ней, вышел на Воронцовский шлях. На шляху за курганами было тихо. Зарево догоравшего пожара опустилось за горизонт. Ночь, темная и густая, опять повисла над землей.
Впереди, рядом с охранением и проводниками, ехал Кулик. Дойдя до разветвления дорог, ведших на села Воронцовку и Гашун, он спешил отряд и, сведя его с дороги в балку, оставил там. Между курганами уже лежала спешенная цепь конармейцев. У дороги, в кустах и ложбинке, стояло пять пулеметов, глядевших в темноте своими тупыми стальными рыльцами прямо на дорогу. Из ерика чернел ствол замаскированной пушки.
—
Восток уже посерел. Влажный туман, оторвавшись от земли, низко стлался по равнине. Предутренний холодок пробежал по курганам. До восхода солнца было недалеко, хотя мгла еще курилась, и была дымчатой и неясной.
— Идут, — сползая на животе с кургана, прошептал наблюдатель.
Кулик сильней прижал к глазам бинокль и, не двигаясь, глядел вперед, в темную мглу, которую прорезал какой-то шум. Лежавшие в засаде конармейцы затаили дыхание.
— Без моего приказа не стрелять, — не отрывая от глаз бинокля и не поворачивая головы, сказал командир.
Шум нарастал. Уже отчетливей слышались цокот копыт, бряцание сабель и прерывистый храп коней. Из серой мглы вырвались конные. Они на широкой рыси пронеслись мимо, обдавая стремительным, свистящим ветерком лежавших у обочины конармейцев. Они как видение, как выходцы тьмы пронеслись мимо и исчезли за дорогой. По-видимому, это были передовые. Не успел растаять стук копыт, как вдали, за курганами, снова возник шум. Но теперь это был топот множества коней. Стучали колеса, тарахтели телеги, раздавались возгласы, отдельные голоса. Темная масса быстро катилась по дороге, и вместе с нею рос и приближался гул. Вдоль дороги бежало облако пыли, уже различаемое глазом в дымчатой предутренней мгле.
Восток посветлел. Сквозь мутную и седую мглу просачивался свет. Пока еще слабый, еле ощутимый, он раз и другой пробежал по степи и, как бы задерживаясь на гребнях курганов, медленно пополз дальше. Словно какая-то пелена сдергивалась с горизонта. Он светлел и окрашивался в розоватый цвет.
Из-за поворота вынеслась толпа конных. За нею сплошной массой скакали тачанки, телеги, экипажи. Они уже миновали курганы. Низко опустив головы, откинув назад шеи и тяжело дыша, вылетела первая тройка. За нею мчалась вторая, третья… остальные. Пыль, кружа, взлетала из-под копыт разъяренных скачкою коней. С их морд летела пена. Грызя удила, они неудержимой лавиной неслись вперед.
— Огонь! — закричал начарт.
Из дула орудия вырвалось пламя. Горячая картечь врезалась в коней. Ровный залп раскатился по степи. Забили пулеметы.
— Беглый, шесть патронов! — снова закричал Кулик.
Дым и пламя рванулись на дороге. Картечь в упор секла людей, кромсала конские тела, экипажи. Давя друг друга, в скрежете, воплях и тресте падали люди, валились тачанки. Раздавленные кони бились внизу под кучей налетавших на них тел. Стоны, храпение, вопли неслись с дороги, а неумолимая пушка все озарялась вспышками огня, и раскаленная картечь хлестала по дороге.
— Эскадро-о-ны, по коням! В атаку марш-марш! — скомандовал начарт.
Осыпаемый пулями, заметался и рассыпался хвост колонны. Прыгая с коней, бросая тачанки, по степи бежали люди, отстреливаясь от яростно рубивших их конармейцев. Одиночные всадники и несколько экипажей карьером неслись обратно к Одинцовке.
Осторожный и хитрый Махно, как всегда, ехал в хвосте колонны, в одной из последних тачанок. При первых же выстрелах он спрыгнул на землю и, сопровождаемый
Комбриг Горячев, прозванный за свою отвагу и молодечество «удалой головой», вел из Игреня на широкой рыси эскадроны в сторону Одинцовки. Проскакав Александровку и выйдя к перекрестку дорог, шедших на Анненфельд и Крутояры, комбриг услышал частые орудийные выстрелы и пулеметную трескотню. Не останавливая эскадроны, Горячев на рысях развернул их в лаву и широким наметом понесся на шум боя. Неожиданное и быстрое решение комбрига довершило разгром махновской банды. Охватив бегущих махновцев, эскадроны в короткой и беспощадной рубке истребили весь конный заслон и конвой атамана. Больше сотни зарубленных бандитов, девять пулеметов, свыше двухсот оседланных коней и много телег и тачанок с награбленным имуществом было захвачено лихим кавалерийским ударом Горячева. Пленных почти не было. Разгоряченные боем буденновцы только к концу рубки оставили в живых и захватили в плен десятка полтора бандитов.
Часов около одиннадцати утра отряд Кулика возвратился в Одинцовку. Вся прилегающая к реке часть села обгорела. Завалившиеся хаты и сараи еще курились, и крестьяне вместе с красноармейцами ведрами заливали черные дымящиеся руины.
На площади начарта встретил командир батареи Решетко, стоявший впереди шеренги артиллеристов.
— Смирно! — скомандовал Решетко и, подойдя к Кулику, доложил: — Во вверенной мне батарее все орудия и все зарядные ящики целы!
…После полудня в братской могиле, вырытой возле полусгоревшей колокольни, хоронили убитых бойцов.
Грохнул прощальный залп орудий батареи Решетко, и комья земли полетели в могилу. Бабы заголосили. Мужики закрестились, а стоявший вокруг эскадрон вместе с Куликом запел «Интернационал».
Красное знамя заалело, заплескалось над бойцами.
— Эска-дро-оны, по коням! — раздалась команда.
Застучали колеса орудий, взметнулась коричневая пыль, по дороге заструились конские копыта, и отряд, извиваясь длинной лентой, потянулся обратно из Одинцовки.
Приказом по Конной армии за подписями командарма Буденного и члена Реввоенсовета Ворошилова первой батарее навечно было присвоено имя героически погибшего комиссара Михайлова.
ЭСКАДРОННАЯ ЛЮБОВЬ
Рассказ
I
— А у меня, друзья, рассказ этот будет не о пылкой любви и не о страданиях неразделенной страсти. В нем не будет даже романтики любви. Словом, не о том, о чем пишут в романах о влюбленных. Мой рассказ будет иной… Я расскажу вам о том, как целый эскадрон бойцов полюбил одну женщину и какие удивительные эмоции родила эта любовь… — улыбаясь, сказал директор и потушил папиросу.