Рассказы (сборник)
Шрифт:
На маленькой табличке было «Тех 34–28».
— Да ладно, — сквозь зубы процедила Женька, возясь с дверцей. — Не хочешь, одна пойду. А ты махай на Комсомольскую, у тебя ж там дела, — с издёвочкой добавила она.
Денис выскочил вслед за ней на платформу. Вагончики звякнули и покатились, унося с собой и чёрную бабусю, и районских пацанов.
— Жень, можно ты объяснишь… — начал было Денис, но поймал её взгляд и прикусил язык.
— Ну, — сказала она, спрыгивая с платформы в пшеницу. — пошли.
Денис осторожно сполз следом. Зачем-то заглянул под бетонный под платформы. Увидел сырую землю,
Он поплёлся за Женькой, мысленно проклиная себя за бесхарактерность и вытирая платком мокрую шею.
— Жень, а Жень? — не выдержал он, когда они оказались на середине поля. — Куда идём?
— Никуда не идём, — Женька резко остановилась, села в пшеницу, приминая неспелые колосья. Потом легла навзничь, раскинув руки.
Денис плюхнулся рядом, гоня от себя мысль, что мять колоски нехорошо.
— Я вчера стихи сочинила, — сказала Женя… — Хочешь послушать?
— Ну, — пропыхтел Денис.
— Чего нукаешь? Я тебе не лошадь. — Она чуть приподняла голову, чтобы поправить волосы, и снова упала в хлеба. — Ты будешь слушать?
Денис чуть было не сказал «ну», но вовремя вспомнил насчёт лошади.
— Только я их ещё не дописала. Третьей строчки не хватает, — предупредила она и замолчала.
Мальчик ждал. Его окружали неясные полевые шумы, шорохи — то ли птицы возились в траве, то ли мыши.
— Белой птицей пролетит — пролетит моё детство, — наконец, заговорила Женя, волнуясь и оттого выговаривая слова аккуратнее обычного. — Рыжей белкой пробежит — пробежит моя юность. Серым волком… слово не нашлось… моя зрелость. Чёрным вороном падёт — пропадёт моя старость. — Она сделала паузу. — Ну как?
— Ну что тебе сказать… Хорошо, — принялся выжимать из себя комплименты Денис. — Вот только третья строчка. И последняя тоже не очень. Почему «падёт»? Может, «придёт»? И «зрелость» — тоже слово какое-то такое… Как помидор, что-ли.
— Дурацкий стишок, — сказала Женька. — Стишки все дурацкие.
Денис не нашёлся что ответить.
— Я тут в одной книжке прочитала, — снова начала Женька, — что стихи у женщин — это дети неродившиеся. Напишешь хороший стишок — значит, у тебя одного ребёночка не будет.
— Эмили Дикинсон знаешь сколько стихов написала? — Денис повернулся на локте, чтобы быть поближе к девочке. — Никакая женщина столько не родит.
— Значит, кто-то ещё не родит, — подумав, сказала Женька. — За всё хорошее надо отдавать.
— Надо платить, — поправил Денис, самую чуточку гордясь тем, что может её поправить.
— Отдавать, Ден, — как-то очень по-взрослому вздохнула Женя. — Отдавать. Не хочу уезжать, — добавила она.
— Ну ты чего. Тебе же ещё ра… — начал было Денис и осёкся. До него, наконец, дошло, почему они не едут на Комсомольскую.
— Сколько у тебя? — каким-то стыдным шёпотом спросил он.
— Не знаю, — Женька не пошевелилась. — Наверное, семьдесят где-то. Я с зимы не мерялась.
— Ну вот, не мерялась. Сама же говоришь. Откуда ты знаешь-то?
— Знаю, — сказала Женька с грустной уверенностью в голосе. — Я про себя всё знаю.
— Ничего ты не знаешь, — упрямо сказал Денис. — Ты же не меряла.
— Да знаю и всё! — Женька осеклась, сменила тон на объясняющий. — Ну как тебе доказать? Надоело мне. Сны всякие снятся…
— Ты ещё сонник возьми в библиотеке и погадай на нём, — съехидничал Ден. — Давление надо мерять по-нормальному. Сдать кровь, ну и всё такое…
— Говорю же, не поймёшь. Ладно, хорошо. Вот по твоему — что такое давление? — Женька перекатилась на другой бок, показав Денису узенькую спинку.
— Ну как… — мальчик стал вытаскивать из головы учебник по этологии. — Давление — это… как его… содержание в крови альфа-гормонов. Гормональный комплекс, модифицирующий человеческое поведение. Отвечающий за подавление инстинкта сотрудничества и активизацию инстинкта конкуренции… При высоком давлении оптимальной жизненной средой является капиталистическое общество, при низком — коммунистическое… У большинства людей давление повышается в районе пятнадцати — двадцати лет, к старости опять падает… Ещё там что-то про климакс… беременность… там у всех по-разному… В общем, этот самый комплекс. Э-э-э… эпохальный труд генетиков и биохимиков под руководством академика Сахарова, выдающегося деятеля советской биологической науки…
— Чешешь, как на экзамене, — грустно улыбнулась девочка. — Ты своими словами скажи.
— Мы же проходили, — Денис наморщил лоб. — Э-э-э… — в голову опять полез проклятый учебник. — В пятьдесят шестом году советские биологи открыли значение гормональной составляющей…
— Чепуха всё это. Че-пу-ха, — Женька снова легла на спину, подложив ладони под голову. — Жили-были две страны. Одна называлась US, другая SU. Одна самая богатая, другая самая справедливая. В одной хорошо делали всякие вещи, в другой хорошо учились и дружили. Сначала они хотели воевать атомными бомбами. Потом подумали, что глупо бомбами кидаться, все помрут. Стали разбираться, за что они друг друга не любят. Не по идеологии, а по правде. И нашли эти самые альфа-гормоны. Которые человека или советским человеком делают, или буржуйским. И выяснили, что дети и старики почти все советские, а взрослые почти все буржуйские. Кроме писателей и учёных. Потому что если деньги делать — это нужно глотки грызть, у других отнимать, на творчество в ней места не остаётся. Вот и всё. Хрущёв и Никсон в Рейкьявике соглашение подписали. Что когда человек буржуйский, ему место в Америке, а если советский — в Союзе. Независимо от пола, возраста и национальной принадлежности. И мы стали обмениваться населением. А потом все перемешались и сделали одну страну. Только из двух частей. У кого альфа-гормонов мало, тот живёт в Союзе. А когда их много — в Америке. И определяется это са-мо-о-щу-ще-ни-ем.
— Просто анализы тогда стоили дорого, — предположил Денис. — И вообще, всё это сто лет назад было.
— Вообще-то пятьдесят, — не удержалась Женька. — Только это ничего не меняет. Потому что у меня сейчас это самое. Самоощущение.
— Женька, послушай. — Дима попытался придать голосу уверенность, которую не чувствовал. — Это всё ерунда. Ты сама себе внушила. Ты же наша! Советская. Помнишь, зимой, когда отопление прорвало… Все по углам мёрзли, а ты пошла бригаде помогать.
— Только меня оттуда прогнали, — припомнила Женька. — И ещё назвали пигалицей. Между прочим, обидно очень.