Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 24
Шрифт:
— Джоан, это Бен Коуберн, доктор Бен Коуберн. Доктор Коуберн, это мисс Фримэн.
— Я чрезвычайно признателен вам, мисс Фримэн, за то, что вы разрешили мне приехать.
— Не стоит благодарности, доктор, фил так много рассказывал мне о вас, что я просто жаждала познакомиться.
Поток светских условностей лился легко и естественно, словно заученное наизусть ритуальное песнопение.
— Джоан, называй его Беном. Сбей с него спесь. Пока Джоан и Фил укладывали в машину вещи, Коуберн осматривал жилище девушки. Отделанная сосновыми панелями большая комната, огромный, но уютный камин, полки беспорядочно заставлены книгами — в общем, можно составить представление о личности хозяйки.
— Док! Поторапливайся! Время не ждет!
Он еще раз оглядел дворик и вернулся к машине.
— Мне нравится ваш дом, мисс Фримэн. Зачем уезжать с Бичвуд-драйв, если в Гриффит-парке ничуть не лучше?
— Как это зачем? Если остаться дома, получится не пикник, а просто завтрак. Зовите меня Джоан.
— А можно как-нибудь напроситься к вам на «просто завтрак»?
— Отшей этого типа, Джоан, — театральным шепотом посоветовал Фил. — У него грязные намерения.
Джоан собрала остатки еды. Три большие обглоданные кости, бывшие недавно толстыми аппетитными бифштексами, оберточная бумага и завалявшаяся булочка полетели в костер. Джоан встряхнула термос. В нем забулькали остатки жидкости.
— Хотите еще грейпфрутового сока? — предложила она.
— А кофе есть? — спросил Коуберн и вновь обернулся к Хаксли: — Так, говоришь, его дар ясновидения совсем пропал?
— Сколько угодно, — сказала Джоан. — Наливайте сами.
Доктор налил кофе себе и Хаксли. Фил ответил:
— Совершенно пропал, я уверен. Вначале я думал, что это нервный шок после операции; попробовал под гипнозом, но результат все равно оказался отрицательным. Джоан, ты прекрасная повариха. Усынови меня!
— Ты уже совершеннолетний.
— Я выдам ему свидетельство о недееспособности, — предложил Коуберн.
— Незамужним женщинам не разрешают никого усыновлять.
— А вы выходите за меня замуж, и все будет в порядке. Мы вместе его усыновим, и вы будете готовить на троих.
— Ну, не скажу, что я согласна, но и не скажу, что не согласна. Скажу только, что за сегодняшний день это пока самое лучшее предложение. О чем вы говорили между собой?
— Заставь его сделать тебе предложение в письменном виде, Джоан. Мы говорили в Вальдесе.
— Ах да, ты же собирался протестировать его вчера. Ну и как?
— Дохлый номер, если иметь в виду его способность к ясновидению. Она пропала.
— Хм-м… А контрольные тесты?
— Тест темперамента по Хамм-Водсворту дал тот же результат, что и до несчастного случая, с поправкой на точность методики. Коэффициент умственных способностей в пределах нормы. Ассоциативные тесты тоже ничего нового не показали. По всем стандартам он остался той же самой личностью, если не считать двух моментов: в коре его головного мозга не хватает кусочка, и он больше не может видеть невидимое. Кстати, он недоволен тем, что потерял этот дар,
Они помолчали; потом Джоан спросила:
— По-видимому, это окончательно, да? Хаксли повернулся к Коуберну;
— Как ты считаешь, Бен?
— Трудно сказать. Ты хочешь заставить меня признать, что та часть серого вещества, которую я вырезал, дает способность к ясновидению — не подтвержденную, кстати, ортодоксальной теорией медицины?
— Ничего я не хочу. Просто пытаюсь понять.
— Хорошо. В таком случае, если предположить, что все твои первоначальные данные тщательно проверены, а условия опыта абсолютно корректны…
— Так оно и есть.
— …и что последующие отрицательные результаты проверены не менее тщательно…
— Ну разумеется! Черт возьми, да я целых три недели работал, все перепробовал!
— Тогда выводы напрашиваются сами собой. Во-первых, — Бен начал разгибать пальцы, — наш субъект мог видеть без участия физических органов зрения; а во-вторых, эта необычная, мягко говоря, способность каким-то образом связана с участком мозга правого полушария.
— Браво! — внесла свою лепту в обсуждение Джоан.
— Спасибо, Бен, — поблагодарил Фил. — Я, разумеется, пришел к тому же выводу, но все-таки приятно услышать подтверждение своим мыслям.
— Ну хорошо, а дальше что?
— Да не знаю. В общем-то я стал заниматься психологией по той же причине, по которой другие уходят в религию: потому что чувствовал непреодолимое желание понять себя самого и окружающий мир. Когда я был студентом, мне казалось, что современная психология даст мне ответы на все вопросы. Но скоро я понял, что величайшие психологи мира сами ни черта не понимают. Я отнюдь не охаиваю проделанную ими работу: она была необходимой и по-своему полезной. Только никто из них так и не узнал, что такое жизнь, что такое мышление, существует ли свобода воли или она не более чем иллюзия, а также есть ли какой-нибудь смысл в этом последнем вопросе. Лучшие из ученых сознаются в своем невежестве, худшие — цепляются за абсурдные догмы. Некоторые бихевиористы, например, считают, что если Павлов мог вызвать слюнотечение у собаки при звоне колокольчика, то они понимают, как Падеревский писал музыку!
Джоан, которая молча лежала под большим дубом и слушала мужчин, спросила:
— Бен, вы ведь нейрохирург, верно?
— Один из лучших, — заверил ее Фил.
— Вы видели разные мозги, и видели их живьем, в отличие от большинства психологов. Как вы считаете, что такое мышление? С вашей точки зрения, что у нас там тикает?
Он усмехнулся.
— Сдаюсь, детка! Понятия не имею. Это не мое дело, я всего лишь ремесленник. Она села.
— Дай-ка мне сигаретку, Фил. Я, в общем-то, в том же тупике, что и Фил, только пришла туда другим путем. Отец хотел, чтобы я изучала юриспруденцию. Скоро я поняла, что меня больше интересуют законы, лежащие за пределами законов человеческих, и перешла на философский факультет. Но философия не дала мне ответа. В философии на самом-то деле ничего нет. Вы когда-нибудь ели сладкую вату, которую продают на ярмарках? Ну так философия вроде этой ваты: выглядит внушительно, красивая такая, приятная на вид; но когда попробуешь укусить — там одна пустота, и ты глотаешь свою же слюну. Философия — всего лишь игра словами, и смысла в ней не больше, чем в щенячьей погоне за собственным хвостом.
Я уже должна была защищать диплом на философском факультете, но бросила его, перешла на естественный и занялась психологией. Думала, что если буду терпеливой и усидчивой девочкой, то все узнаю. К чему это привело, Фил уже рассказал. Я стала подумывать: может, заняться медициной или биологией… Но вы, Вен, разбили последние иллюзии. Может, вообще не стоит учить женщин читать и писать?
Бен рассмеялся.
— У нас получается нечто вроде коллективной исповеди в сельской церкви. Давайте уж и я признаюсь. Наверное, большинство медиков вначале хотят узнать о человеке все, в том числе и чем он думает. Но это обширная проблема, окончательные ответы все время ускользают. Кроме того, всегда так много рутины, и она так заедает, что перестаешь интересоваться вечными вопросами. Мне по-прежнему хотелось бы знать, что такое жизнь, мышление и так далее. Но я вспоминаю о подобных материях, только когда у меня бессонница. Фил, а ты и правда всерьез собираешься заняться этим?