Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 25
Шрифт:
Я пораскинул мозгами, но уяснил, видимо, далеко не все сложности складывающейся ситуации. Мне казалось, что единственный выход заключается в том, что мы насильно установим мир, а также присвоим себе контроль над источниками снабжения ураном. Во мне глубоко сидело свойственное всем американцам убеждение, что наша страна никогда не воспользуется своим могуществом просто ради агрессии как таковой. Позже я вспомнил о войне с Мексикой, об испано-американской войне, а также о кое-каких наших авантюрах в Центральной Америке, и моя уверенность изрядно поколебалась…
Двумя
— Нет, генерал, не могу, — говорил Маннинг, — я не стану обсуждать этот вопрос ни с вами, ни с госсекретарем. Это проблема, которую должен будет решать сам главнокомандующий. Если он не согласится, то необходимо, чтобы никто и никогда не узнал о ней. Это мое глубочайшее убеждение. Что такое? Я согласился принять назначение на мой нынешний пост только при условии, что мои руки будут развязаны, так что вам придется дать мне определенную свободу действий и в данном случае… Пожалуйста, не пытайтесь разыгрывать передо мной роль важной персоны, я вас знал еще курсантом военного училища… О'кей, о'кей, извините! Если военный министр не пожелает внять голосу разума, скажите ему, что я завтра же пересяду обратно в свое кресло в палате представителей… и получу нужную мне привилегию из рук лидера парламентского большинства… Ладно. Пока.
Вашингтон оказался на проводе примерно час спустя. Теперь это был военный министр. На этот раз Маннинг преимущественно слушал и помалкивал. Только в конце разговора он сказал:
— Все, что мне нужно — это тридцатиминутный разговор с глазу на глаз с президентом. Если разговора не получится, значит, не будет и никакого ущерба. Если же мне удастся уговорить его, тогда вы будете ознакомлены со всеми деталями… нет, сэр, я не хочу, чтобы вы снимали с себя ответственность. Я хочу принести пользу… Прекрасно! Благодарю вас, господин министр.
В конце дня позвонили из Белого дома и назначили время аудиенции…
На следующий день мы отправились в федеральный округ; добираться пришлось под омерзительным ледяным дождем, который в любой момент мог обернуться гололедом. Скверная погода делала обычные пробки на улицах Вашингтона еще более частыми и продолжительными. Мы чуть не опоздали. Я слышал, как Маннинг бормотал себе под нос ругательства, пока мы ползли по Род-Айленд-авеню. Тем не менее, за две минуты до назначенного нам времени мы выбрались из машины у дверей западного крыла Белого дома.
Маннинга ввели в Овальный кабинет почти сразу же, а я остался в одиночестве, стараясь не нервничать и постепенно привыкать к своей новой штатской одежде. После стольких месяцев ношения формы, костюм жал мне повсюду, включая даже те места, где это казалось просто невозможным.
Прошло тридцать минут.
Секретарь президента, ведающий приемом, вошел в кабинет и тут же выскочил оттуда как пробка. Он спешно шмыгнул во внешнюю приемную, и я услышал его голос: «… очень сожалею сенатор, но…» Потом он вернулся, сделал на какой-то бумаге пометку карандашом и передал ее посыльному.
Прошло два часа.
Наконец Маннинг появился в дверях, и секретарь слегка приободрился. Однако полковник, не переступая порога, обратился ко мне:
— Входи, Джон. Президент хочет поглядеть на тебя.
Я чуть не свалился, вылезая из кресла. Маннинг произнес:
— Мистер президент, это капитан Дефриз.
Президент кивнул, я поклонился, не в силах вымолвить ни слова. Он стоял на прикаминном коврике, его красивое лицо было обращено к нам; он здорово смахивал на свой собственный портрет, хотя мне показалось странным, что президент Соединенных Штатов так невысок ростом.
Раньше мне его видеть не приходилось, хотя, конечно, я кое-что знал о нем, в частности, о тех двух годах, когда он был сенатором, а еще раньше — мэром.
Президент сказал:
— Садитесь, Дефриз. Если хотите, курите. — А потом обратился к Маннингу: — Вы считаете, он справится?
— Думаю, придется рискнуть. Другого выбора у нас нет.
— Вы за него ручаетесь?
— Он возглавлял мою избирательную кампанию.
— Понятно.
Некоторое время президент молчал и, слава Богу, я — тоже, хотя чуть не лопался от желания знать, до чего они тут договорились. Наконец президент снова заговорил.
— Полковник Маннинг, я намереваюсь следовать предложенной вами процедуре с теми изменениями, которые мы уже обговорили. Но завтра я приеду к вам, чтобы увидеть собственными глазами, способна ли эта «пыль» производить то действие, которое вы мне обрисовали. Вы успеете подготовить эксперимент?
— Да, мистер президент.
— Хорошо, рассчитываем на капитана Дефриза, если я не придумаю лучшего варианта. — Тут я подумал, что они хотят превратить меня в подопытную морскую свинку, но президент поглядел на меня и продолжал: — Капитан, я намерен послать вас в Англию в качестве своего личного представителя.
Я подавился слюной.
— Согласен, мистер президент.
Вот и все слова, что я произнес за время своего визита к президенту Соединенных Штатов.
После визита Маннингу пришлось поделиться со мной всеми своими задумками. Я намерен изложить их как можно точнее, даже рискуя показаться скучным и банальным и повторить вещи, которые являются общеизвестными.
Мы владели оружием, которое нельзя было отразить. Любой тип пыли К-О, разбросанный над какой-то территорией, означал, что она станет необитаемой на время, зависящее от длительности периода полураспада данного типа радиации.
Пауза. Точка.
После того как территория опылена, помочь ей ничем нельзя, пока радиоактивность не упадет до уровня, безопасного для здоровья. Пыль нельзя вымести: она вездесуща. Нет никакого способа противостоять ей — сжечь или заставить войти в химическую реакцию с другим веществом; радиоактивный изотоп оставался таким же радиоактивным и смертельным. Однажды попав на почву, он становился причиной того, что данный участок земли будет не пригоден для любых форм жизни в течение заранее определенного времени.