Рассказы. Митря Кокор. Восстание
Шрифт:
Л. Ребряну
«Восстание»
Григоре не стал вмешиваться в разгоревшийся спор, опасаясь, как бы речь не зашла о Надине. Однако разговор постепенно переключился на самое крупное событие сезона — бал, намеченный на девятнадцатое февраля в помещении Национального театра по инициативе благотворительного общества «Оболул{57}». Должна присутствовать королевская семья и весь высший свет. Все билеты уже резервированы, несмотря на баснословные цены. Поговаривают даже о возможном повторении бала, чтобы удовлетворить хотя бы наиболее высокопоставленных лиц. В программу вечера включено что-то вроде ревю, написанное тремя родовитыми, но весьма остроумными авторами. Роли будут исполнять великосветские дамы и барышни. Ольга собиралась выступить с танцем и теперь пребывала в творческом трансе.
Когда тетя Мариука узнала, что дело о разводе наконец возбуждено, она отказалась от недавней сдержанности и выложила племяннику все, что знала о Надине, но не рассказывала до сих пор, чтобы его не расстраивать и не дать ему повода подумать, будто она хочет разрушить его семейную жизнь. Она предупреждала его сразу, как только узнала, что он собирается жениться на Надине, правда, предупреждала весьма деликатно, ибо в подобных случаях отговаривать трудно. Какой Надина будет женой, понятно было еще до замужества. Никто, конечно, не возражает — девушке сам бог велел резвиться, кокетничать, флиртовать, но меру надо знать. Все порядочные люди возмущались сумасбродными выходками Надины, вечно окруженной целой свитой поклонников. Но хуже всего то, что она не унялась и после свадьбы. Пользуясь слепой любовью мужа, она не постеснялась завести себе любовника в первый же год семейной жизни, если не в первый месяц. Затем последовала вереница других. Только она, тетя Мариука, знает точно о пяти любовниках Надины. Последний из них — Рауль Брумару, с которым она провела за границей прошлое лето, неизвестно на чьи деньги, так как одни говорят, что Брумару пробавляется случайными доходами в игорных клубах, другие же утверждают, что он богат и Надина проматывает его состояние.
Григоре попытался остановить эту лавину разоблачений. Раз уж он решился на развод, ему совершенно безразлично, как поступает и, главное, как поступала раньше Надина. Уважая собственные чувства, он хочет вспоминать лишь о том, что не вызывает краску стыда. Быть может, подобный взгляд на жизнь выглядит глупо, но он… Однако все его попытки оказались тщетными, — тетя Мариука не успокоилась, пока не описала ему подробно и остальных четырех кавалеров, пользовавшихся благосклонностью Надины. Мало того, каждый день она приносила все новые, свежие подробности, полученные от доброжелательных подруг, и излагала их Григоре, доведя его до того, что он старался теперь ее избегать и даже подумывал о переезде в гостиницу, где смог бы вновь обрести душевный покой.
К счастью, в последние дни января в Бухарест приехал Мирон Юга. Тетя Мариука попыталась преподнести ему последние новости о Надине, но Мирон удивленно воззрился на нее и чуть погодя сурово перебил:
— Немедленно прекрати эти сплетни, Мариука. Тебе, вдове румынского генерала, не пристало пересказывать все глупости, которые, конечно же, болтают о красивой женщине… Но ты в точности похожа на мою покойную жену, прости господи ее прегрешения, недаром вы были родными сестрами. Считаете, что все жены должны лишь топтаться у плиты либо вязать теплые носки своим мужьям. Теперь иные времена, Мариука, милая.
— Но ведь Григорицэ с ней разводится! — растерянно возразила госпожа Константинеску.
Старого Югу она боялась, прекрасно зная, как он резок и вспыльчив — в отличие от ее покойного мужа-генерала, человека мягкого и покладистого, всегда плясавшего под ее дудку.
— А ты не верь Григорицэ, он же просто ребенок! — веско заявил старик, не разрешая сыну вставить ни слова. — Кто тебе сказал, что прошение о разводе равносильно разводу? Так вот, милая Мариука, — пока официальное решение не принято, все сводится к простой размолвке между супругами.
Мирон Юга приехал в Бухарест, так и не сговорившись с крестьянами в Амаре об условиях их найма на работу на очередной год. Впрочем, теперь это было бы сложнее, чем раньше, так как крестьяне хотели изменить старые условия. Но Мирона Югу занимало сейчас лишь одно — поместье Бабароага, и он стремился купить его во что бы то ни стало, пусть даже ценой жертв. Развод Григоре представлялся ему главным препятствием, которое надо было устранить в первую очередь.
Прежде чем идти к Надине, он решил предварительно поговорить с Думеску, а затем, после того как он узнает цену и условия оплаты, уточнить все по существу. Григоре, который должен был встретиться с Балоляну, проводил отца до самого банка. По дороге старик то и дело рассматривал бесчисленные афиши, призывающие публику на всевозможные празднества и развлечения.
— Да, здесь люди живут весело! — презрительно пробормотал Мирон. — Куда ни глянь, всюду только призывы к веселью и разврату. Им-то горя мало! Мы трудимся, чтобы они могли кутить.
Когда Константин Думеску увидел Мирона Югу, он просиял и обнял его с пылом, неожиданным для этого молчаливого и замкнутого человека. Потом поправил на носу золотые очки, что было верным признаком глубокого волнения; его обычно холодные глаза радостно смеялись. После первых сердечных вопросов и ответов Мирон сказал:
— Ты, дорогой Костикэ, наверное, занят, и я не собираюсь тебе мешать. В ближайшие дни мы встретимся и потолкуем по душам. А сейчас я займу у тебя не больше двух-трех минут. Дело вот в чем…
И он изложил суть интересующего его вопроса. Думеску слушал очень внимательно, но Юга заметил, что лицо его становится все более мрачным. Выслушав до конца, он ответил:
— Так вот, дорогой Мирон, мы слишком старые друзья, чтобы я колебался и не ответил тебе сразу же ясно и четко…
Ясный и четкий ответ Думеску сводился к категорическому отказу. Правда, он тут же подсластил его всяческими пояснениями. Теперь совершенно неподходящее время для покупки земли. У Мирона земли и так хватает. Были бы только здоровье и силы, чтобы всю ее обработать. Думеску отказывает ему в его же интересах. Если бы он не относился к Мирону так хорошо, то, конечно, одолжил бы ему любую сумму, так как банк всегда сможет получить ее обратно, продав имение Юги с аукциона. Но он, Думеску, предпочитает расстроить Мирона сегодня, чем разорить завтра. Поступая так, он лишь выполняет свой дружеский долг.
— Кроме того, Мирон, твои планы меня просто поражают. Ты что, витаешь в облаках? Ничего не видишь и не слышишь? Не чувствуешь, как грозно назревают события, как все трещит и разваливается?.. Завтра-послезавтра может произойти экспроприация всех крупных поместий, и что ты тогда сделаешь со своими долговыми обязательствами? Идея экспроприации распространяется все настойчивее и настойчивее. Я не даю ей никакой оценки, а просто констатирую факт. Параллельно нарастает брожение среди крестьян… Нет, нет, ты не относись к этому пренебрежительно. У тебя в поместье, может быть, и тихо, но крестьянские волнения — это реальность. Возможно, они-то и привели к мысли о необходимости экспроприации. Я точно не знаю. Кроме того, я не утверждаю, что опасность угрожает нам непосредственно сегодня-завтра. И этого я не знаю. Но она существует! И в такие дни нечего и думать о покупке новых поместий. Пока положение не прояснится, ценность земли весьма сомнительна. Так что… Ты не обращай внимания на вечно разгульную жизнь Бухареста. Это лишь симптом болезни. Эпидемия балов, танцев и пирушек всегда либо предвещает несчастье, либо по контрасту его подчеркивает. Чрезмерно сверкающий фасад обязательно скрывает за собой что-то гнилое. Солидная фирма никогда не нуждается в показном лоске и мишуре, не старается ослепить фасадом. Я лично не занимаюсь политикой и даже не интересуюсь ссорами политиканов. Но здесь, в банке, пульс жизни ощущается весьма отчетливо. А пульс нашей жизни слишком уж скачет. Наш организм лихорадит, Мирон. Мы должны соблюдать осторожность, пока не подыщем необходимое лекарство.
Однако доводы Думеску отнюдь не убедили Мирона Югу, напротив, глубоко обидели, хотя он и постарался не выдать своей обиды. Они расстались, условившись вернуться к этому разговору позднее, так как пока все свелось только к предварительному ознакомлению с делом… В глубине души Юга был уверен, что в конце концов Думеску уступит.
«Бедный Костикэ! — подумал, уходя, старик. — Хороший малый, только ограниченный, и таким он был всю жизнь, но все-таки он мне дорог!»
Его раздражение прошло скорее, чем он думал. Собственно говоря, ему и не следовало обращаться к Думеску, пока он не поладит с Надиной, так как это самое трудное. Деньги уж где-нибудь в Румынии он раздобудет, лишь бы найти им применение.