Рассказы. Митря Кокор. Восстание
Шрифт:
— Потому-то они и спешат заграбастать поместье, чтобы власти не успели раздать его нам! — гневно пояснил Трифон Гужу. — Но ничего, мы тоже не будем сидеть сложа руки…
Петре ушел с братом учителя и несколькими стариками. Ему не терпелось снова завести разговор о молодом барине, чтобы рассказать крестьянам, как тот его обласкал. Совсем недавно, когда Петре, отвезя барыню на станцию, вернулся из Костешти, Григоре внимательно выслушал его жалобы, тут же вызвал приказчика Леонте Бумбу и велел вычеркнуть из реестра всю задолженность, что числилась за отцом Петре, а самому Петре, не откладывая, оплатить стоимость волов, и даже двух, а не только того, которого зашибло в лесу.
Снова заговорили о разводе господ, и Петре поспешил сообщить те немногие подробности, которые он узнал от своей Мариоары, тут же добавив:
— Барыня-то сварливая и вспыльчивая, такая упрямая, что упаси боже, а молодой барин до того справедливый да сердечный, будто и не барин вовсе. Я и в гробу не забуду ту милость, что он мне оказал…
Титу узнал о предстоящем разводе в поезде от Надины. Он не до конца ей поверил и полностью убедился в том, что это правда, лишь спустя дней десять, когда поговорил с Григоре.
— И все-таки она очаровательная женщина! — с сожалением воскликнул он.
— Слишком очаровательная! — усмехнулся Григоре.
Однако, несмотря на свою симпатию к Григоре и восхищение Надиной, Титу был слишком занят своими делами, чтобы вникать в чужие неприятности. Правда, он довольно часто встречался с Григоре, заходил к нему домой, иногда они вместе обедали или ужинали. Изредка он встречал и Надину, — на спектаклях или когда его приглашали к Гогу Ионеску. Однако его все больше и больше затягивал водоворот журналистской жизни. Ссылаясь на кипение политических событий, Рошу наваливал на Титу все новые и новые обязанности. Стремясь поднять авторитет газеты, ее тщеславный секретарь вводил новые рубрики, а так как других послушных и исполнительных сотрудников у него не было, он сваливал все на Титу, который ревностно и безропотно тянул за всех. Таким образом, он единолично вел несколько рубрик — рубрику любопытной смеси, рубрику откликов на политическую и светскую жизнь, а главное — всю театральную хронику. Эту последнюю обязанность Титу выполнял с удовольствием, так как любил театр и получил теперь возможность часто и бесплатно посещать спектакли.
Почти сразу же по возвращении из Амары ему преподнесла сюрприз госпожа Александреску, его болтливая и любвеобильная хозяйка. Она принялась было расспрашивать его, как он провел время в деревне, но, не дослушав до конца, так что Титу даже обиделся, перебила его и с явным удовольствием сообщила:
— А пока вас не было, сюда то и дело заходила Танца и только о вас со мной и говорила… Какая это девушка, господин Херделя, какая девушка!.. Вы даже представить себе не можете. Одна лишь моя Мими была такой же скромной, красивой, умненькой!
Потом она попросила его рассказывать дальше, но через две минуты вновь перебила, кокетливо грозя пальцем и бросая на него сообщнические взгляды:
— Ну и хитрец же вы, ну и плут! Сдается мне, вы нацеливаетесь на нашу Танцу! Да, у вас губа не дура. Таких чудесных девушек поискать надо: красивая, из хорошей семьи, образованная… Ничего не скажешь. Но и вы ей под стать — интересный юноша, жалованье у вас хорошее, большое будущее… Лучшей пары и не сыскать, дал бы только бог, чтобы все вышло по-моему!
В течение получаса ошеломленному Титу пришлось выслушать оглушительный поток объяснений, комбинаций, планов, советов, предложений. В конце концов он испугался. Он любил Танцу, но ему даже в голову не приходило жениться на ней — в его нынешнем положении это выглядело бы в лучшем случае нелепо.
Танца действительно забегала к госпоже Александреску почти каждый день после обеда, и Титу чувствовал, что запутывается все больше и больше. Он уже видел свое единственное спасение в том, чтобы неожиданно съехать с квартиры, так, чтобы затерялись его следы. Но как-то раз, когда он болтал с Танцей у госпожи Александреску и хозяйка уже выискивала предлог, чтобы оставить их наедине, так как зеленые глаза Танцы давно ее об этом умоляли, вдруг раздался робкий стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошла Мариоара.
— Извините, пожалуйста, — пролепетала она, несколько смущенная присутствием Танцы, так как госпожи Александреску она давно не стеснялась. — Я пришла на урок, но у вас дверь заперта, и…
— Ключ в дверях, Мариоара, милая! — воскликнул, покраснев, Титу и вскочил, чтобы проводить ее.
— В дверях? А я не заметила… Так я пойду к вам… Извините! — кивнула девушка и вышла, послав Титу легкую улыбку.
Как только дверь за ней притворилась, побледневшая Танца встала и собралась уходить. Напрасны были пространные объяснения госпожи Александреску. Танца считала себя бессовестно обманутой: почему ей ничего не сказали об этом «заморыше», который приходит в комнату Титу, как к себе домой? Потом она поплакала и немного успокоилась, но остаться не захотела, ушла мрачная и печальная, с видом мученицы.
— Видите, что вы наделали? — тут же упрекнула Титу госпожа Александреску. — Я давно боялась, что вы когда-нибудь попадетесь с вашими уроками, но вы никак не унимаетесь и не хотите набраться терпения… Ну а теперь что вы будете делать? Надо вам вести себя с Танцей поделикатнее, очень уж у нее сердечко чувствительное и нежное.
Титу ушел к себе, и там ему устроила сцену Мариоара, однако ее он задобрил быстро.
Вечером, подводя итоги минувшего дня, Титу рассудил, что все к лучшему. Непредвиденный случай разрешил мучавший его вопрос. Танца рассердилась, значит, на всей этой истории поставлена точка. Действительно, на второй день девушка не пришла. Не пришла она и на третий. Все кончилось.
Была одна из первых суббот февраля. Титу предстояло написать для газеты важную статью. Указания он получил непосредственно от Деличану и потому задался целью сотворить что-то действительно выдающееся и доказать директору, какого ценного сотрудника тот приобрел в его лице. Поэтому он обрадовался, когда госпожа Александреску сообщила, что уходит с Жаном к его родителям и вернется поздно, так что пусть уж он приглядит за домом, а если будет выходить — тщательно запрет за собой дверь, а ключ спрячет в условном месте.
Титу снял костюм, набросил на себя старый, потрепанный халат, надел разношенные шлепанцы, приготовил сигареты и погрузился в работу. В комнате было тепло. В чугунной печурке гудел огонь, он легко исписал несколько страниц, словно под чью-то диктовку. Мысли нанизывались одна на другую, как бусинки на нитку. Табачный дым окутал его голову ватным облачком, а окурки, разбросанные по всему полу, будто отмечали отточиями паузы его журналистского вдохновения. К пяти часам, когда начало смеркаться, Титу не хватало только эффектной концовки. Чтобы подогреть себя, он перечел всю статью, громко произнося то одну, то другую фразу, казавшуюся ему наиболее звонкой и удачной.