Рассказы. Митря Кокор. Восстание
Шрифт:
Но Олимпа Ставрата эти платонические утешения не могли успокоить. Им владел дикий страх, все окружающее представало перед ним в самых мрачных красках, всюду ему мерещились чудовищные призраки. Мысленно он проклинал свою злосчастную уступчивость, побудившую его выполнить каприз взбалмошной барыньки. Зачем только ему понадобилось оставлять мирную и безопасную жизнь в Бухаресте и подвергаться риску в деревнях, охваченных лихорадкой восстания? Не лучше ли было бы для него, человека немолодого, почитывать о крестьянских восстаниях в газетах, развалившись в удобном кресле у себя дома, попивая сладкий кофе и попыхивая сигарой, вместо того чтобы дрожать здесь? Он ведь прекрасно знал, причем на собственном опыте, что привносить в деловые отношения какие-либо чувства одинаково вредно и для дел и для чувств. И с чего это он так по-дурацки увлекся своей клиенткой? Она, разумеется, красива и соблазнительна, но вот к чему это привело. И главное — все без толку… Ведь до сих пор она ему не уплатила даже гонорар за бракоразводный процесс. Пока он довольствуется лишь авансом, полученным в самом начале, когда он относился к Надине просто как к светской клиентке. Но этой ошибки он никогда себе не простит, — как это он, хотя бы в последнюю минуту, не отказался от поездки в поместье, когда газеты уже сообщили, что беспорядки и насилия охватили всю страну. В крайнем случае надо было остановиться в Питешти, где стоят воинские части, — ведь он своими глазами видел во всех деревнях на своем пути, как толпы мужиков с кровожадными разбойничьими лицами о чем-то шепчутся и явно что-то замышляют на виду у всех…
Адвокат всю ночь напролет ворочался без сна, то и дело проверяя, хорошо ли заперта дверь, и вздрагивая от страха при всяком шорохе во дворе. Он не испытывал особого доверия и к арендатору, хотя тот был чрезвычайно любезен. Кто поручится, что он не состоит в тайном сговоре с мужиками и разбойники неожиданно не вломятся в комнату?
Когда кабриолет заворачивал в ворота усадьбы, Ставрат заметил в соседнем дворе человек пять мужиков.
— Вот они уже и здесь объявились! — вздрогнул он, указывая на них пальцем арендатору.
— Да это добропорядочные люди, господин адвокат! — успокоил его Платамону. — Я за них ручаюсь!.. Хорошо их знаю!.. Тот — в белой шапке — это Матей Дулману, человек состоятельный и душевный. Может, и вам придется иметь с ним дело, потому что он один из тех, кто надумал объединиться с другими и купить поместье госпожи Надины.
Адвокат Ставрат накануне два раза останавливался во дворе барского особняка, сперва как только приехал, а потом, когда они возвращались от Мирона Юги, но в дом не заходил. Теперь он внимательно оглядел здания и двор, словно никогда их не видел, и угрюмо заметил:
— В этих усадьбах никогда не чувствуешь себя в безопасности… Все двери открыты настежь, заходи кто хочешь, каждый может тебя придушить, все поджечь и спокойно убраться восвояси.
Платамону даже не ответил, только улыбнулся, а Аристиде, который сидел за ними, зажал рукой рот, чтобы не расхохотаться вслух над трусостью адвоката.
Барская усадьба, в особенности хозяйственные пристройки, и впрямь была запущена. Все строения обязан был содержать в порядке арендатор, который взамен мог ими распоряжаться по своему усмотрению. Он не имел права пользоваться только главным зданием, которое Гогу Ионеску отремонтировал несколько лет назад и предназначал для себя и жены. Платамону же использовал многочисленные хозяйственные пристройки чаще всего как амбары и склады. Конюшни и птичники почти пустовали, если не считать лошаденки приказчика Думитру Чулича, дойной коровы да нескольких штук домашней птицы, чтобы было чем кормить господ, когда они наезжали на короткое время. Если они задерживались подольше, арендатор дополнительно привозил из Глигану необходимые припасы. Во всем огромном дворе постоянно жил только Думитру Чулич с семьей, то есть с женою и четырьмя детьми. Арендатор застал Чулича уже на месте и оставил при себе, так как тот оказался человеком надежным. Жена Думитру служила поварихой в Питешти и, следовательно, прекрасно умела стряпать для господ, а старшая дочь Иляна научилась прислуживать в доме как заправская городская горничная. Для других работ Думитру обычно приводил деревенских мужиков или баб. Усадьба оживала лишь изредка, когда сюда съезжались господа. Только тогда на барском дворе шумно и оживленно суетились люди.
Теперь под навесом шофер мыл автомобиль, насвистывая какую-то немецкую мелодию. По двору разгуливали несколько кур и уток, радуясь солнечному теплу. Думитру Чулич, сутуловатый, с худощавым лицом и большими усами, бросился навстречу прибывшим, чтобы помочь им сойти. Отвечая Платамону, он доложил, что барыня отменно отдохнула, только недавно встала и сейчас прихорашивается перед зеркалом.
Пройдя галерею перед входом, арендатор ввел Ставрата в обширный вестибюль. Здесь они подождали несколько минут, пока не появилась Иляна и не сообщила, что барыня сейчас к ним выйдет, а пока просит пожаловать в гостиную. Налево помещалась гостиная и что-то вроде рабочего кабинета Гогу Ионеску, направо — столовая, отделенная другой комнаткой от спальни, откуда дверь вела прямо в вестибюль. Среднюю комнату Гогу разделил на две и в той половине, что примыкала к спальне, устроил вполне современную ванную. Из столовой коридор вел в маленькую каморку, преобразованную в буфетную. Далее находилась просторная кухня, затем комнаты для прислуги, в которых жили Думитру Чулич и его семья.
Вошла Надина — нежная и красивая, словно луч весеннего солнца. Ее глаза светились безмятежной радостью.
— Ну как, вы все еще испуганы, мой отважный рыцарь? — с очаровательной иронией обратилась она к Ставрату. — Ох, если б я знала, что вы окажетесь таким осторожным и осмотрительным, я бы вас пощадила — выбрала бы себе другого адвоката!
— Вы, сударыня, шутите, так как у вас еще мало жизненного опыта! — озабоченно пробормотал адвокат. — К несчастью…
— Не надо, господин Ставрат, я очень прошу вас прекратить ваши сетования! — уже серьезно воскликнула Надина. — Неужели вы непременно хотите, чтобы я пожалела о своем приезде сюда! Нет, я не собираюсь об этом жалеть! Напротив, никогда мне в поместье не было так интересно, как сейчас! И весна нынче великолепнее, чем когда-либо, или, быть может, мне так кажется, потому что я собираюсь… Но лучше поговорим о наших делах!
Мужчины обменялись выразительными взглядами. О делах Надины они подробно толковали вчера вечером, после ужина, почти до полуночи. Столь обстоятельный разговор вполне устраивал адвоката, так как отодвигал час отхода ко сну, которого он отчаянно боялся. Платамону внушал ему, и Ставрат полностью с ним согласился, что Надина должна прежде всего решить, кому именно она хочет продать имение, и лишь после этого можно будет приступить к серьезному разговору. Вести переговоры одновременно с несколькими покупателями, не уточняя подробностей сделки, значит лишь зря отнимать у всех время и портить нервы. Он, Платамону, вправе просить, чтобы ему было оказано предпочтение. Но он не хочет давать пищи для кривотолков, будто он воспользовался своим положением и оказал на барыню давление. И все же он уверен — если имение и впрямь будет продано, то только ему, так как никто не знает лучше, чем он, какова истинная стоимость этой земли и какой она приносит доход. Конечно, было бы куда лучше и разумнее, если бы они заключили сделку уже раньше, когда он впервые ей это предложил. Но тогда Надина не желала вести никаких переговоров. Теперь положение изменилось, и не в ее пользу. Начались крестьянские беспорядки, еще неизвестно, что принесет завтрашний день, и никто не отваживается вкладывать капитал в помещичьи земли. Во всяком случае, он, как покупатель, может взять на себя лишь частичное обязательство, с тем чтобы окончательный расчет был произведен после того, как положение прояснится и все войдет в нормальное русло.
Надина слушала с некоторым нетерпением возражения и щепетильные соображения адвоката, не решаясь его перебить и напомнить, что она решила обратиться к нему за помощью именно потому, что не знала, как разрешить все эти вопросы, а отнюдь не для того, чтобы он излагал ей свои сомнения, да еще преувеличивал трудности и сложности. Все-таки в конце концов она заметила:
— Я ведь вам говорила, если не ошибаюсь, что намерена продать поместье тому, кто заплатит больше и внесет деньги наличными. Ну а все подробности следует уладить вам…
— Мы ведь не можем устраивать публичный аукцион! — пожал плечами Ставрат.
— Разве мы не можем выслушать, кто сколько предлагает, и затем принять решение? — улыбнулась Надина.
— При других обстоятельствах это было бы вполне возможно, барыня, если разрешите и мне сказать слово, — вмешался Платамону. — Но теперь обстановка никак для этого не подходит.
— Вы, верно, имеете в виду крестьян? — перебила его Надина. — Прекрасно. Ничего не имею против того, чтобы продать поместье крестьянам. Я им даже обещала, что потолкую с ними, когда придет время. Что ж, можно сейчас с ними побеседовать.
— Мне кажется, теперь это ничего не даст! — снова заметил арендатор. — Ведь крестьяне и тогда, когда из кожи вон лезли, чтобы купить поместье, рассчитывали на пониженную цену и на то, что вы им предоставите большую рассрочку. Единственный их капитал — собственные руки.
— Ну уж нет, о таких условиях не может быть и речи! — запротестовала Надина.
— Сейчас они тоже, конечно, не прочь получить ваше поместье, но хотят завладеть им даром! — продолжал Платамону.
— Как так даром? Что значит завладеть?