Рассказы
Шрифт:
– Ага!
– поддакнула другая, похожая на девочку, с пухлыми щеками. Первый раз вижу такую большую!
Красивая стройная женщина молча глядела на морду жеребца. Хякуда тоже захотелось вставить слово.
– Эту лошадь зовут Рассвет. Племенной жеребец английских кровей, восьми лет. Три раза выигрывал на здешних скачках...
– начал объяснять он, будто перед ним были учащиеся сельскохозяйственной школы.
– Сколько один раз стоит?
– спросил управляющий кабаре. На гулянке они вместе с Хякуда выпили по чашечке сакэ, и теперь, когда речь зашла
– Гм! По нынешним временам сто семьдесят тысяч иен.
Женщины вытаращили глаза.
– Дорого, не правда ли?
– продолжал провоцировать конюха управляющий кабаре.
– Одна лошадь стоит сто семьдесят тысяч?
– удивилась маленькая, похожая на подростка.
– Да что вы! Этот жеребец стоит двадцать миллионов иен.
– А сто семьдесят тысяч?
– Один раз...
– Что один раз?
Управляющий с досадой щелкнул языком и пробормотал про себя: "Вот непонятливая!"
Один из конюхов сказал, что кобыла готова. Хякуда велел вывести ее.
– Куда?
Хякуда оглядел луг из-под ладони.
– Вон туда.
Женщины о чем-то тихо перемолвились и пошли на луг вдоль забора.
Управляющий, оставшись один, машинально постукивал по донышку соломенной шляпы.
– Извините, что мы так неожиданно к вам нагрянули. Захотелось, знаете, немного подстегнуть себя. Вялость одолела.
Хякуда не понял, что это он там говорит такое. Но к замечаниям городских жителей он относился снисходительно. Сам-то он был не мастак разговаривать. Спросят - ответит. На празднике этот управляющий показался ему деловым парнем, а тут говорит как-то непонятно: подстегнуть чего-то...
– Пожалуйста, смотрите, - сказал он.
– Это моя работа. Хотите взглянуть, как я работаю, смотрите с легкой душой. Все по воле божьей делается...
И Хякуда улыбнулся спокойно. Он всегда был спокоен, какие бы высокие гости ни стояли рядом.
Лучи заходящего солнца залили весь луг. Хякуда вел Рассвета на поводу, и чем дальше по лугу, тем сильнее пахли пряные травы.
Кобыла стояла неподвижно, словно изваяние, добродушно опустив голову. Три женщины прислонились к изгороди метрах в двадцати.
"Женщины всегда занимают места первыми", - подумал Хякуда.
– Идите вон туда. Здесь опасно, - сказал он, обернувшись к управляющему кабаре, собиравшемуся, как видно, всюду следовать за ним. Управляющий замедлил шаг, огорченно улыбнулся и пошел к женщинам. Те о чем-то тихо разговаривали, постукивая по траве кончиками туфель.
– Эй! Молчание.
– Что вы там делаете?
– У нас важный разговор, - сказала, не оборачиваясь, женщина, похожая на девочку.
– Повернитесь сюда. Молчание.
– Начинается!
– Что?
– спросила смуглая.
– Потом пожалеете, что не видели.
– Не беспокойтесь.
– Пожалеете. Я-то знаю.
Маленькая женщина недоуменно
– И ведь хочется повернуться, а не смеете.
– Да что там?
– Смуглая женщина резко повернулась и замерла.
Жеребец встал на дыбы, подняв передние ноги и роя задними землю. Хякуда с поводьями в руках пригнулся прямо под его копытами. Казалось, жеребец вот-вот вздернет его вверх и отбросит прочь.
– Ой! Глядите!
– с ужасом вскрикнула одна гостья.
Тем временем Хякуда, мало заботясь о себе, изо всех сил сдерживал коня, опасаясь, что тот, разъярившись, опрокинется назад. Если по невниманию ослабить поводья, строптивый жеребец может сесть на зад, завалиться набок и сильно удариться головой о землю. Обычно лошадь тут же испускает дух.
За тридцать лет работы на конезаводе Хякуда только раз допустил такую оплошность. Это самый ответственный момент в его работе.
Рассвет между тем в ярости не то ржал, не то храпел. Из пасти его вылетала пена. Его возбуждал вид кобылы.
– Ну давай, давай!
– тянул его за поводья Хякуда...
Все длилось каких-нибудь тридцать секунд. Всего лишь миг...
Лошадей развели. Они тихо ушли в конюшни. Вдали синело море. Разбитная женщина стояла прямая, будто палку проглотила, широко открытые глаза ее сверкали на бледном лице. Стройная красавица прислонилась к изгороди с таким видом, будто ничего не случилось. Маленькая сидела на корточках, обхватив колени руками. Управляющий кабаре сложил руки на груди - ему хотелось понаблюдать за лицами женщин, и только теперь он с сожалением опомнился. Приминая траву, он пошел прочь, затем, обернувшись, крикнул:
– Эй!
Маленькая женщина укоризненно поглядела на него.
– Все уже.
Разбитная состроила кислую мину.
– Пора возвращаться, а то опоздаем в кабаре.
– Идите. Мы догоним.
– Маленькая, видно, была не на шутку рассержена.
Красавица, слегка улыбаясь, медленно пошла за управляющим.
Две другие - одна, сидя на корточках, другая, прислонившись к изгороди, - некоторое время молчали. Глядели на траву, где уже никого не было.
Но что они вообще там видели? Видели, как в солнечном сиянии глыбы мяса шумно сталкивались друг с другом, содрогались, затихали. Будто обдал их просто жаркий черный вихрь, хлестнул им прямо в лицо, перехватил дыхание. Они не заметили, что он пронзил их насквозь. Зачем они уступили ему? думают они, растерянно замечая, как померкли их лирические воспоминания о прошлом.
Женщина, похожая на девочку, все еще сидела на корточках, не в силах подняться. Она рассеянно вспоминала прошлую ночь, которая казалась ей теперь неясным отпечатком рентгеновского снимка. Вспоминала свое неловкое заигрывание и скупые ласки мужчины - для чего все это? Ей стало жалко беспечной хрупкости своего тела.
– Как хочется в море поплескаться!
– сказала она тихо. Да, попрыгать бы по-детски невинно в воде, поднимая тучу брызг...
– И мне, - отозвалась разбитная женщина с бледным лицом.